Вот, кажется, и все. Будущее сулило Альбине исполнение всех ее желаний, ее мечты вот-вот должны были осуществиться. Почему-то все забывают, какое опустошение приносят осуществившиеся мечты. Тем временем она как-то размякла, стала безмятежно спокойна, снисходительна к себе и окружающим. Казалось, с ней ничего больше не может случиться. Все было поставлено на стальные рельсы и приближалось к благополучному завершению, не хватало лишь нескольких тонких штрихов, которые необходимо было положить на полотно ее жизни, ‒ успех всегда в деталях. Но судьба распорядилась иначе, и по своему усмотрению с завидным усердием принялась писать новую картину.
Дело осталось за малым, переправить коллекцию в Лондон поближе к аукциону «Сотбис». Она не собиралась пользоваться услугами «Sotheby’s and Cо», крупнейшего и старейшего в мире аукционного предприятия по продаже произведений искусства и антиквариата. Не потому, что на нее не производили впечатления заоблачные цены аукциона, когда в 1987 «Ирисы» Ван Гога были проданы за пятьдесят три миллиона долларов, а в 1990 картина «Мулен-де-ла-Галлет» Ренуара ушла за семьдесят восемь миллионов. Она располагала вещами меньшей стоимости, но их вполне можно было бы выставить на аукцион.
Можно было бы, если бы многие из них не были в розыске. Имеющиеся у нее полотна могли бы висеть на почетных местах в знаменитейших музеях мира. Могли бы, если бы не возражали их законные хозяева. С меньшим риском, хотя и менее выгодно, их можно продать дельцам, которые навозными мухами роятся вокруг аукциона, что она неоднократно уже делала. В этот раз она рассчитывала поступить так же, предварительные переговоры были уже проведены.
Риск большой, но и выгоды очевидны, и она разрывалась между алчностью и страхом все потерять. Смутное предчувствие, ничем не мотивированное ощущение опасности подсказывало ей, что следует все бросить и бежать, но она гнала от себя эти пораженческие мысли. Не из-за жадности, хотя, в какой-то мере, и из-за нее, но больше следуя велению своей никем не согнутой гордыни, она решила вывести всю коллекцию из Украины и продать ее. А вырученные деньги промотать, проиграть, а нет, ‒ так разбросать с Эйфелевой башни! Это будет ее плевок в мерзкие физиономии негодяев, укравших ее жизнь.
Нет, ничего они не поймут, их история для них ничего не значит, а плевок в рожу для них все равно, что капли дождя. Зато для их детей и внуков это будет мина замедленного действия. Эти чернобыльские мутанты, эти гуманоиды!.. ‒ должны вырождаться и дохнуть от ожирения во мраке своих мазанок, увеличенных до размеров небоскребов. Да, Альбина знала, что делает, но пустые рамы на белой стене стали сниться ей по ночам.
За окном что-то изменилось. То первые лучи восходящего солнца окрасили в цвет алой крови верхушки деревьев. Занималась заря. Что на свете может сравниться с ощущением дыхания предрассветного ветра на лице утром на берегу безбрежного моря. У моря можно жить годами и не соскучишься. Вода, уходящая в небо, солнце и вечно живая симфония красок. Быть рядом с морем, предназначенье моей жизни. Море и Ветер – в них моя заветная мечта. «Вот и прилетел мой Попутный ветер!» ‒ сказала она вслух, тряхнув головой, будто хотела отогнать все лишнее, мешавшее ей.
Как заклинание, вначале тихо, потом громче, во весь голос обратилась она к незабвенному Редьярду Киплингу, стараясь стряхнуть с себя завладевшую ею апатию. Удача принадлежит смелым, она не слетит с плеча человека, строящего планы. Вперед, удача с нами!
Глава 4
Капитан Очерет тихо закипал.
Внешне это ничем не проявлялось, это было холодное кипение. Так высоко в горах закипает вода, яйца в ней не сваришь, но обжечь их можно. Он уже более часа сидел в приемной генерала Останнего, куда явился для доклада, однако в кабинет тот упорно его не приглашал. Секретарша Элеонора в массивных квадратных очках с обесцвеченными перекисью водорода волосами, похожими на безжизненные клочья пакли, что-то сосредоточенно набирала на компьютере. Работают над имиджем разведчики, презрительно подумал о ней Очерет, создают видимость деятельности.
Он был знаком с Элеонорой с первых дней ее работы на этой должности, и зная о некоторых ее поступках, ее недолюбливал. Очерет считал, что в крашеных волосах есть какой-то обман, они для него олицетворяли фальшь жизни. Возможно, в этом проявлялась его излишняя профессиональная подозрительность? Обман, ‒ самое отвратительное в человеческих отношениях. Очерет был с этим согласен, но без фальши и лжи этих отношений и вовсе бы не было. Он отдавал себе отчет в том, что разведка совершенно необычный вид узаконенной полукриминальной деятельности, где без обмана не обойтись. Не каждому по душе здесь работать. Но, как говорится, на вкус и на цвет ‒ товарищ найдется. Вкус у каждого свой, сказал шпагоглотатель.