В двух битвах

Мы неплохо знали друг друга. Мое молчание в таких случаях на него всегда действовало охлаждающе. Так случилось и сегодня. Он начал постепенно успокаиваться. Вскоре остановился, помолчал, а затем начал расспрашивать о поведении Леснова при нашем с ним разговоре. Слушая, подсел ко мне. Вытер платком бритую голову и закурил. Глубоко затягиваясь и выпуская ровные колечки дыма, заговорил спокойнее:

— Черт знает, как получается, Андрей Сергеевич. Можно сказать, неделя сплошных неудач. У Курносова — продремали, у артиллеристов сегодня прямое попадание бомбы в батарею, во втором батальоне дикий случай...

— В третьем батальоне важную позицию потеряли, — добавил я.

— Да, и это еще! — Он поморщился и с досадой махнул рукой. — Люди тают. На пополнение, говорят, в ближайшее время не рассчитывайте. Командного состава не хватает, а тут еще Леснов... Как прорвется, так пойдет и пойдет...

Наступила минута, когда я посчитал возможным по-серьезному обсудить с ним задуманное. Хотелось, чтобы по такому принципиальному вопросу у нас было единое мнение. Ну а уж если этого не получится, то хотя бы убедить Сухиашвили, чтобы не очень противился принятому мною решению. Я начал с того что еще раз напомнил, как у нас обстоят дела с командным составом. А потом осторожно продолжил:

— Как ты думаешь, Константин Давыдович, если Леснова порекомендуем осудить с отбытием на передовой?

— Ты что, комиссар, с ума сошел?! Да как у тебя могла родиться такая мысль?! Хочешь, чтобы так легко отделался этот бандит! Не пойдет! Категорически не согласен! — отчеканивая каждое слово, проговорил комбриг. Он резко поднялся и снова быстро заходил по блиндажу.

Наступила длительная пауза. Сухиашвили прекрасно понимал, что я не поставил точку, буду развивать мысль.

— Я с тобой вполне согласен, — заговорил я спокойно. — Двух мнений в этом вопросе быть не может. Преступление тягчайшее. Но надо же реально учитывать обстановку, дорогой мой Константин Давыдович!..

— Выходит, ты реально учитываешь обстановку, а я нет! — прервал меня комбриг. — Ты — государственный муж, а я — мальчик, ничего не смыслящий и реальной обстановки не учитывающий! Хорош, нечего сказать! Какую базу начал подводить...

— Я думаю, лучше будет послушать друг друга и не придираться к отдельным словам. Повторяю, мы находимся в крайне затруднительном положении! Да ты и сам об этом только что говорил. У нас нет командиров. Многими ротами командуют старшины. Нам незамедлительно нужно восстановить крайне важную утраченную позицию в третьем батальоне. Исполнение этой задачи и возложим на этого лейтенанта. Справится — на его здоровье. Погибнет — то от пули врага, искупая вину кровью.

Комбриг своими большими черными глазами несколько секунд смотрел на меня с укоризной. Затем твердым голосом отрезал:

— И все же, комиссар, Леснова надо строго наказать! Один он нам погоды не сделает, а справедливость восторжествует. К тому же и суд другого приговора не вынесет.

— Суд, возможно, другого приговора и не вынесет. Это все верно. Но, кажется, Воронцев не представляет истинного положения у нас с командным составом. И вообще он далек от той сложной обстановки, в которой мы оказались. Каждый командир у нас на строгом учете, и любой из них дорог нам сейчас, как никогда!

Так постепенно, неторопливо, довод за доводом продолжал я обосновывать принятое мною решение и посланную председателю суда рекомендацию. Вместе с тем я сознательно медлил сообщать Константину Давыдовичу об этом. Хотелось по-товарищески убедить его, что лично я с ним согласен, а вот дело диктует поступить иначе, и таким образом склонить его к такому же решению.

— Конечно, один Леснов нам погоды не сделает, продолжал я. — Но кое-какую помощь, согласись со мной, он оказать может. Этот щупленький и горячий лейтенант, если я не ошибаюсь, очень дельный командир. У него сильная воля, ему не занимать решительности... Вот ведь ты больше, чем прав, когда говоришь: захваченный противником выступ с высоткой надо как можно скорее возвратить, иначе фашисты его укрепят. Атаки Морозова успеха не имели. Почему? А потому, что наступал по старинке, не подготовился как следует. Так и еще раз пять будет атаковать: положит половину батальона, а боевую задачу не решит. Не лучше ли возложить это на Леснова?

Насупившись, опустив глаза, Сухиашвили сел возле меня и задумался. Мысль использовать Леснова для выдворения фашистов с захваченной позиции явно поколебала его решимость, но, как показали последующие минуты, не до конца.

— Нет, комиссар, не могу согласиться! Рассуждения твои, конечно, логичны. У меня, откровенно тебе скажу, не поднимается рука и не откроется рот просить Воронцева не наказывать его строго. Если хочешь, делай это сам. Но меня уволь от этого.