Уважаемые отдыхающие!

– Попробуй, – согласилась бабушка и распустила узор, превратив паутину на пальцах в обычную веревку.

Он заплакал. Славику было жаль узора. Девочка показывала, как нужно снять нитку, но у мальчика не получалось, хотя он старался.

– Тебя как зовут? – спросила бабушка.

– Вероника, – назвался Славик, разрывая от отчаяния нитку, с которой не смог справиться.

Галя замерла. Сейчас начнется то, что начиналось всегда. Бабушка подхватит внучку и уйдет с площадки. Но ни бабушка, ни девочка не удивились странному имени мальчика.

– А меня Саша зовут, – сказала девочка, – давай в догонялки?

Славик побежал. Он бежал и размахивал руками от восторга. Он не играл с девочкой, он просто бегал по площадке. Потому что его не ругали, не уводили. Светка, которая, почувствовав приближение бури, уже собрала свои формочки и сидела на лавочке рядом с матерью, тоже не знала, как себя вести. Галя плакала навзрыд. Славик бегал по площадке. Девочка висела на турнике и кричала: «Ножки на весу!»

Бабушка же порылась в сумке и достала печенье, которое вручила Светке и Гале. Подбежала внучка и тоже получила печенье.

Славик подошел – бабушка протягивала ему печенье. Славик смотрел на Галю – можно взять? Галина же ничего не могла сказать. Она плакала так, как давно не плакала. Другими слезами. Но на ее слезы никто – ни бабушка, ни внучка – не обращал внимания.

– Мозьно, – сказала Светка, и Славик взял печенье. Светка потянулась за еще одним, получила, засунула за щеку и убежала играть в песочницу. А Славик не ел. Он рассматривал печенье, самое обычное, простое, купленное на развес, будто увидел чудо. Мальчик сел на скамеечку и поцеловал печенье. Откусил аккуратненько, осторожно, подставляя ладошку, чтобы крошки не сыпались. И снова поцеловал следующий кусок, который собирался откусить. Сколько раз он поцеловал это печенье, Галя не считала. Она плакала. Славик, доцеловав и доев печенье, увидел, что Галина плачет, и начал целовать ее руку. Сначала запястье, потом локоть, потом плечо. Потом, не сдержавшись, хотя знал, что так делать нельзя, подошел к бабушке и поцеловал ее руку тоже. Руку, дающую печенье. И бабушка не отдернула руки, а сграбастала Славика в охапку и расцеловала его в обе щеки. И Славик от этой нежности размяк, растаял, обалдел.

Но такую бабушку, которая все понимает, может задушить чужого ребенка в объятиях, которая не удивляется, что мальчика зовут Вероникой, такую девочку, которая тоже ничему не удивляется и начинает играть в догонялки, поди еще поищи. Один случай на миллион.

И Галя, не переставая плакать, начала рассказывать бабушке про Славика, про то, что Вероникой звали его маму, да что там звали, до сих пор зовут. Бабушка, что важно и ценно, не охала, не ахала, не вздыхала, а слушала молча и внимательно. Она не прерывала рассказ бессмысленными вопросами, ненужными восклицаниями. Бабушка давала возможность выговориться. А таких случаев – один на десять миллионов.

Галя рассказывала запойно, будто прорвало. Кран сорван, и вода льется – не остановишь. А если кипяток? Для Гали Славик был кипятком. Когда ошпаривает не только снаружи, но и внутри.

В пять лет Славик почти не говорил. Объяснялся знаками – мотал головой, выставлял вперед руку, если хотел сказать «нет», много плакал, сердился, если его не понимали. Кидался на шею и обнимал так, будто хотел задушить, если хотел сказать «спасибо» или если ему было хорошо. Он умел сказать, что его зовут Вероника. И на пальцах показать, что ему пять лет.

Начинал мычать, когда в столовую, где работала тетя Валя, прилетал на окно баклан Игнат, воровавший блины прямо с тарелок и не боявшийся людей. Если ему говорили «кыш», Игнат даже клювом не вел. Славик мычал, потому что хотел предупредить других – баклан, сидевший статуей на подоконнике, мог вдруг рвануть к столу и цапнуть еду. Эта наглая птица с добычей в клюве улетала, но снова возвращалась и садилась на подоконник. Столик у окна был самым желанным, и его всегда занимали – не из-за открывавшегося вида на море, а ради прохлады. Игнат на блинах растолстел, летал тяжело. Знающие про баклана отдыхающие садились подальше, к другому окну, с видом на набережную. Но всегда приходили новые гости и тут же занимали столик у окна. Дети восторженно кричали: «Птица, птица!» Родители говорили «кыш». Стоило зазеваться, и с тарелки исчезал блин. Славик мычал и размахивал руками. Галя привычно отодвигала от него тарелку с кашей, чтобы не задел и не столкнул на пол. Но Славик все равно задевал и сталкивал. Каша расплескивалась по полу. И тут же появлялся кот Серый, живший при столовой, который слизывал манную кашу. Овсянку Серый терпеть не мог, как и конкурентов. Всех котов, желавших присоседиться, завести выгодное знакомство с Серым, а то и подружиться, Серый драл беспощадно. Разрешал кормиться только кошкам с котятами, но потом и тех прогонял. Кот терпел только баклана. Так они и жили от сезона к сезону.