Уцелевший

Трое ребят подняли меня с пола и отнесли к двери. Я помню, что видел их силуэты на глиняных стенах, зловещие, мрачные фигуры в тюрбанах. Если честно, все это напоминало картинку из «Тысячи и одной ночи». Большого Маркуса тащат Али-Баба и его сорок разбойников на встречу с чертовым джинном. Конечно, я не мог знать, что они действуют по прямому приказу старейшины, который повелел унести меня из этого дома на случай, если талибы решат проигнорировать древние правила и возьмут меня силой.

Как только мы оказались на улице, афганцы затушили фонарь и встали в боевой строй. Два парня с автоматами Калашникова шли спереди и один сзади, тоже с «АК». Те же три парня, что и до этого, несли меня, и мы направились по тропинке вниз от деревни. Мы ушли довольно далеко, двигались уже больше часа, может, даже двух. И афганцы без умолку болтали, как бушмены или бедуины.

В конце концов мы направились по другой тропинке к ручью – я думаю, к тому же, на котором мы повстречались, – и поднялись выше, к водопаду.

Я, наверное, был до ужаса тяжелым, и уже не в первый раз меня поразила их сила.

Когда мы приблизились к ручью, ребята остановились и перехватили меня покрепче. Потом они вошли прямо в водопад и почти в полной тишине, в темноте этой безлунной ночи пронесли меня через него. Я слышал лишь журчание воды, и больше ничего, когда они медленно проходили прямо по потоку. На другом берегу афганцы даже не сбавили шагу, и теперь мы начали подниматься по крутому склону, пробираясь через деревья.

При свете дня эти деревья были пышными и красивыми. Я уже видел эту картину и даже в холодную ночь чувствовал мягкое темно-зеленое пространство, тяжелые кусты и папоротники. Наконец мы дошли до отверстия, которое я принял за пещеру глубоко в склоне горы. Пуштуны опустили меня на землю, и я попытался с ними заговорить, но они не видели моих знаков и не понимали слов, так что я просто махнул на это рукой. Но мне удалось объяснить Сараве, что я страдаю от диабета и что вода нужна мне постоянно. Думаю, что ужас смерти от жажды оставался первостепенным в моей голове, а я знал, что не смогу спуститься к ручью, сам точно не смогу.

Меня отнесли в дальнюю часть пещеры и уложили на камни. Думаю, мы пришли туда около четырех утра. Это был четверг, 30 июня. Меня оставили там без еды, но у ребят оказался контейнер для воды – а точнее, старая бутылка из-под пепси, самая вонючая стеклянная бутылка на планете. Я думаю, что в прошлой жизни ее использовали для хранения козьего дерьма. Но других вариантов у меня не было – только бутылка из-под отходов жизнедеятельности, зато наполненная водой.

Я боялся подносить ее к губам, боялся подхватить тиф. Приходилось держать ее над лицом и выливать содержимое в рот, как делают испанцы, присматривающие за быками… как там они называются.

У меня не было ни еды, ни оружия, а Сарава и его друзья уже уходили. Я боялся, что они больше не вернутся и что они приняли решение так меня похоронить. Сарава сказал, что вернется через пять минут, но я был не уверен, что ему стоит верить. Я просто лежал один на каменистой земле и трясся от холода и неуверенности, размышляя, что же выпадет на мою долю еще.

Остаток ночи я провел почти в бреду, рассудок помутился, и я безнадежно рыдал из чистого страха, не желая сопротивляться дальше. Я думал, что больше выдержать не смогу. Рено бы меня точно побил, определенно. Будем надеяться, по правой стороне моего тела, не по левой.

Я продолжал думать о Моргане, пытаясь из чистого сумасшествия связаться с ним, настроить мои волны на его частоту, умоляя Господа позволить ему меня услышать. Скоро начало светать. Саравы не было вот уже два часа. Боже праведный! Они просто оставили меня здесь умирать! Морган не знал, где я, был ли я жив или мертв, и мои друзья-«котики» уже сдались и записали меня в мертвецы.

Мое сознание, должно быть, уже изо всех сил неслось в бездну, как внезапно меня атаковало целое полчище больших черных афганских муравьев. И вот это приковало мое внимание и вернуло в реальность. Может быть, я и сдался, но черт меня дери, если я позволю этим мелким уродам сожрать меня заживо. Я приподнялся и атаковал их бутылкой из-под пепси.

Большинство насекомых, вероятно, умерли от жуткой вони, но я и сам убил достаточно, чтобы они на какое-то время успокоились. Время шло. Никто не приходил. Ни пуштуны, ни Сарава, ни талибы. Я уже начал отчаиваться. Муравьи понемногу возвращались. И у меня почти не осталось сил, чтобы отбиваться от них со всей своей мощью. Я включил режим выборочной атаки, убивая муравьиных лидеров с помощью бутылки. Потом я нашел кусочек кремня на полу пещеры и, лежа на болезненно саднящей левой стороне, потратил два часа, вырезая слова графа Монте-Кристо на стене моей тюрьмы: «Бог дарует мне справедливость».

Я не был уверен теперь в правдивости этих слов. Господь уже довольно долго не общался со мной. Но я все еще был жив. Едва жив. Может быть, помощь была уже в пути. Ведь неисповедимы пути Его. Однако теперь даже ружья со мной не было, как почти не было и надежды на спасение.