Я начал снова отключаться, может быть, часов в восемь утра, и внезапно мне показалось, что это место снова оживает. Я услышал маленькие колокольчики, звенящие на шеях у чертовых коз, будто они проходили надо мной. Потом на меня посыпались камни и песок, и я понял, что у этой пещеры нет крыши. Я лежал под открытым небом и слушал, как козлиные копыта топчут землю где-то наверху, высоко, и песок из-под них продолжал сыпаться на меня.
В этом было кое-что хорошее: песок засыпал муравьев, но в то же время я пытался закрыть глаза от него и повернулся лицом вверх, прикрываясь руками, но мое правое запястье болело до жути после избиения талибами. Внезапно, к моему полнейшему ужасу, из-за угла скалы, защищающей меня слева, показался ствол «АК-47». Я не мог спрятаться, не мог даже уйти под прикрытие и абсолютно точно не мог отбиваться.
Из-за угла появилось дуло, потом остаток автомата, руки, и потом лицо – лицо одного из моих друзей из Сабрэя, с веселой ухмылкой на губах. Я был в таком шоке, что даже не мог заставить себя назвать его придурком, которым он, как оказалось, и являлся. Но он принес мне хлеба и отвратительного козьего молока и наполнил бутылку с водой. Ту, из-под говна.
Через полчаса пришел Сарава, на пять часов позже обещанного. Он осмотрел рану от пули и дал мне еще воды. Потом он поставил часового на входе этой открытой пещеры. Часовому было тридцать с небольшим, как большинство афганцев, он был худющий и носил длинную бороду. Парень сел на камень немного выше входа, автомат висел у него за плечом.
Я отключался несколько раз, лежа на холодном полу, и каждый раз, когда приходил в себя, высовывался, чтобы проверить, был ли часовой на посту. Его звали Норзамунд, он всегда по-доброму улыбался и махал мне рукой. Но говорить не мог, ни единого слова. Один раз он спустился в пещеру, чтобы наполнить мою бутылку водой. Я пытался попросить его поделиться своей бутылкой. Не вышло.
Так что я поднял свою бутылку и вылил воду себе в рот. Потом я выбросил ее подальше в пещеру. В следующий раз, когда Норзамунд принес воды, он нашел долбаную бутылку и снова наполнил ее.
Вечером я опять остался один и пару раз видел, как мимо проходили пастухи. Они не махали мне и не контактировали со мной, но и не сдали талибам мою позицию. Потому что, если бы сдали, думаю, меня бы уже здесь не было. Даже теперь я не уверен, что локхай распространяется на человека, покинувшего деревню.
Норзамунд оставил мне немного свежего хлеба, за что я был ему благодарен. Он ушел домой почти сразу после наступления темноты, и несколько часов я никого не видел. Я пытался оставаться спокойным и рассудительным, потому что Сарава и его люди, похоже, намеревались меня спасти. Даже деревенский старейшина явно был на моей стороне. Кстати, к моему обаянию это не имеет никакого отношения. Это строго по закону локхай.
Я просидел там весь тот долгий вечер и начало ночи. Тридцатое июня закончилось, и началось первое июля. Я посмотрел на часы где-то около полуночи и знал, когда это случилось. Я пытался не думать о доме, о маме и о папе, пытался не испытывать жалости к себе. В Техасе сейчас было где-то 3 часа дня, и я все спрашивал себя, знал ли хоть кто-нибудь, в какую передрягу я попал, понимали ли мои товарищи, насколько мне нужна была помощь.
Я определенно не знал тогда, что более двух сотен человек собрались на ранчо к тому времени. Никто не уехал домой. Все искренне желали, чтобы безнадежная ситуация стала обнадеживающей, будто их молитвы за меня не могли остаться без ответа, будто их присутствие дома могло как-то защитить меня от смерти, будто они верили, что, если останутся, никто не скажет им, что я убит на задании.
Мама считает, что была свидетелем чуда. Они с папой обеспечивали трехразовое питание каждому человеку на ранчо и не понимали, откуда бралась еда. Но продукты продолжали поступать, приезжали большие грузовики от пары компаний по доставке еды, со стейками и курицей для всех, привозя, может быть, по две сотни порций за раз. Без оплаты. Местные рестораны присылали еду, морепродукты, пасту, гамбургеры. Сначала доставляли китайскую еду на пятьдесят человек, потом на шестьдесят. Привозили также яйца, сосиски, ветчину, бекон. Папа рассказывал, что барбекю жарили постоянно.
Все приехали сюда, чтобы помогать, включая семью Герзогг, владельцев большого местного ранчо с коровами, глубоко верующих патриотов, которые всегда были готовы помочь друзьям в беде. Миссис Герзогг пришла с дочерьми и, даже не спрашивая разрешения, принялась убирать дом. Девушки делали это каждый день.
Священники с флота заставляли всех петь Двадцать третий псалом, как делал и я. Во время служб на открытом воздухе все единодушно пели гимн морского флота:
Вечный отец, сила в спасении Рукою могучей волн направление Ты создаешь, в глуби океанаПределы лишь тебе подвластны.
И, конечно, гимн всегда заканчивали специальным стихом, написанным только для «морских котиков», гимном спецвойск всех времен: