Утро звездочета

— Певицу? — не понимаю я.

— Плющ, — говорит бородач.

— Плющ? — не понимаю я, но ветер в моей голове поднимает какие-то лоскутки, и мое сознание различает среди них певицу Плющ, а вместе с ней певицу Жасмин и, почему-то — не менее популярную, если верить радиостанциям — вокалистку под псевдонимом Слава.

— Что с ней? — недоумеваю я, и сердце из груди валится куда-то вниз.

— Убили, — говорит Розовский, предварительно переглянувшись с бородачем. — Сейчас включу.

Он целится пультом дистанционного управления в телевизор, висящий на стене почти над головой бородача, и тому не остается ничего иного, как повернуться ко мне боком и задрать голову.

— Странно, мне ничего не приходило, — ударив себя по карману, невольно выдаю я тайну оповещателя, но Розовский и бородач меня не слышат: они пытаются прочесть бегущую строку в нижней части экрана.

— Вчера Браун, сегодня — эта, — сокрушенно замечает Розовский, когда вдоль экрана проползает строка с пометкой «Срочно».

— И Карасин, — добавляю я, но Розовский смотрит на меня так, будто между двумя мучениками я вздумал втиснуть их палача.

— Чем-то еще я могу вам помочь? — интересуется он.

— Даже не знаю, — хмыкаю я. — Я и так отнял у вас много времени.

— Хочется верить, что не напрасно, — говорит Розовский. — В смысле — надеюсь, что вам помог. И — да, главное не забудьте: фашизм. К моему искреннему сожалению, — вздыхает он и, провожая меня, снова снимает очки.

Круговорот мыслей, обрывочных и повторяющихся, мешающих сосредоточиться на чем-то одном, отпускает меня лишь на работе, когда я обнаруживаю себя, сидящим на подоконнике напротив кабинета Мостового. Зачем я здесь, в непосредственной близости от грозящей мне опасности, я могу объяснить лишь дурацкими психологическими уловками, которые проповедуют защитники от квартирных воров. Проповедуют, но сами и не думают их применять, поскольку нет ничего глупее, чем обмотать люстру золотой цепочкой с кулоном в надежде, что грабители, зацикленные на потайных нишах в стенных шкафах и чемоданах с двойным дном, скорее не поверят собственным глазам, чем поймут, что самым укромным место — самое видное место. Спохватываюсь я поздно и свое сумасбродство осознаю в момент, когда дверь кабинета распахивается, и мне навстречу выходит шеф.

— Товарищ полковник! — спрыгиваю я с подоконника, но он обрывает меня быстрым взмахом руки.

— Потом, — даже не останавливается Мостовой.

Он очень спешит, что мне почему-то лишь придает сил и — вот чего от себя не ожидал, — наглости.

— Три встречи, товарищ полковник! — кричу я ему вслед, но он снова отмахивается. Теперь, правда, уже как-то лениво. Как я буду выкручиваться, когда он затребует детального отчета о трех встречах? Похоже, я затеял мероприятие не менее безнадежное, чем украшение люстры фамильными драгоценностями.

— Отмечать едут, — слышу и за спиной и, обернувшись, вижу перед собой Кривошапку.

— Здорoво, — протягивает он мне руку.

— Что отмечать?

— Дело Алхаматова передают в суд, — сообщает Кривошапка и светится так, словно в этом есть хотя бы доля нашей заслуги.

Новость, действительно, обнадеживающая, но я рад не столько за Багмета, для шатающегося кресла которого успех в деле Алхаматова — надежная, хотя и временная подпорка. Скорее, я желаю начальству, чтобы пьянка как следует удалась — в этом случае у меня будет время на две недостающие для отчета встречи.

Дело Алхаматова, чиновника из Дагестана, застрелянного в Москве в прошлом сентябре, было поручено Конторе еще до моего прихода и все это время квалифицировалось как «висяк». Тем, вероятнее, приятней вкус сегодняшней победы. Вряд ли Мостовой счастлив разделить с Багметом триумф, но и игнорировать приглашение своего пока еще шефа он не имеет права — отказ автоматически введет его в круг потенциально нелояльных сотрудников даже при новом начальнике Конторы. Он понимает это, и продолжает улыбаться Багмету: только дело, ничего личного — разве это не достоинство служебной характеристики?

— А ты что же? — оглядываю я Кривошапку. — Опять не позвали?

Он еще улыбается, но, кажется, я попал в его болевое место. В глазах Кривошапки я вижу обиду и даже горд тем, что впервые поверг его в отчаяние. Усмехнувшись, я поворачиваюсь, но уйти он мне не дает.

— Мы больше не занимаемся делом Карасина, — говорит он, и мне словно дают подзатыльник.

— Забрали? — оборачиваюсь я. — В Главное следственное?

— Да в том-то и дело, что нет. Создана новая следственная бригада, руководитель — лично Багмет. Убийства Карасина, Брауна и певицы Плющ объединены в одно. И, кстати, у нас прибавилось помощников. В состав бригады включен личный состав четырех отделов, включая наш. Обязанности и полномочия конкретно пока не распределили, но меня вот отправили на освидетельствования Джабировой родственниками. Поедешь со мной?

— Кто такая Джабирова?

— Ариза Джабирова. Ну, Плющ — это как бы творческий псевдоним, — усмехается Кривошапка. Я и не понял, как он подошел и теперь нас разделяет не более метра. — Так что, едем? Я только сумку захвачу, — говорит он, отзываясь на мое неопределенное движение плечами.