Утро звездочета

А вот Анджею Вайде повезло. Он свою мечту осуществил, и судя по тому, с каким энтузиазмом он отзывается о предоставленной ему возможности, и по тому, что с момента возникновения замысла миновало, пожалуй, несколько эпох — от еще не дряхлого Брежнева до зрелого Путина (а впервые возможность постановки обсуждалась аж в в начале семидесятых), — «Бесы» на русской сцене были для него если не идефиксом, то по крайней мере многолетним творческим зудом.

Сегодня имя Вайды на афише московского театра воспринимается уже далеко не как божий дар, скорее — как необязательный оммаж вышедшему из моды властителю дум. А тут еще эта история со скорострельностью постановки.

То ли потакая нетерпению Вайды, то ли понимая, что сверхзвездная афиша с фамилией поляка и так сорвет банк, репетировала труппа всего ничего. Поговоривают, всего полтора месяца.

Разговоров вокруг спектакля чересчур, кстати, много, сам же спектакль ожидаемо отошел на задний план. Ничего странного в этом нет. В конце концов не каждый год Анджей Вайда ставит спектакли на русском языке и на русской сцене, поэтому критики, эти тощие, вечно голодные хищники теперь обильно исходят слюной. Что ж, их любимое занятие в очередной раз лишило критиков возможности успешно справиться со их непосредственной задачей. Понять зрелище, а не внимать слухам.

Постановка Вайды была обречена. Как минимум, на сравнение с легендарным ленинградским спектаклем Льва Додина, при том, что даже третьекурснику Щукинского училище понятно, что сопоставлять спектакли, пусть и по одной пьесе, хронометражем в 8 и 3 часа — не совсем комильфо. Впрочем, и это стало поводом для упреков. Как можно уложить великий и огромный роман Достоевского в три часа? Халтура? Мистика? Или впрямь, как выразились бы большинство моих коллег, достоевщина?

А между тем, непонятно, почему тексты Достоевского принятно считать тяжеловесными для постановки? Как, впрочем, и его тексты? Причем высказывают это суждение, как правило, те же люди, которые, вслед за Набоковым, называют ФМ журналистом, и утверждают, что писал он бульварные романы, не без резона напоминая, что сюжет «Преступления и наказания» списан с криминальной хроники.

Позволю себе немного побыть литературным критиком. Лично мне романы Достоевского никогда не казались тяжелыми — я не имею в виду трагичную мрачность сюжета. «Бульварность» же Достоевского я склонен приписывать величию русской литературы XIX века, в огранке которой даже криминальный сюжет из газетного «подвала» становился непревзойденным бриллиантом.