Утро звездочета

— Капустник! — Розовский словно вспоминает подзабытое слово. — Немногие понимают, что капустник — высшая форма воплощения русского духа на театральной сцене. Уникальное явление, которого нет ни в одной стране мира — я имею в виду театральные капустники. Где еще так очевиден обмен и даже взаимообогащение энергией, от чего еще ловят такой кайф как зрители, так актеры? Капустники не случайно возникли у нас, если, конечно, не считать божий промысел случайностью. Капустник — это и есть русский театр в его окончательном оформлении и стыдиться этого не надо. Гордиться нужно! Гордиться и беречь эту, если хотите, аутентичность великой русской культуры. По крайней мере, одну из них. Для театра формат капустника — в принцип будущее, причем в мировом масштабе. А поскольку на Западе это в любом случае интертейнмент, зрелище (отсутствует энергетический обмен, ну, вы понимаете), время, когда капустник займет доминирующее положение в мире, станет эпохой наивысшего расцвета именно русского театра. Просто потому, что никто кроме нас, не чувствует эту форму с такой глубиной, не живет, если хотите, ею.

Он закурил — кажется, уже третью сигарету за время моего вынужденного молчания.

— Я понимаю. Наивно ждать от властей поддержки. Мы привыкли лобызать стопы правителям за то, что кровное не отбирают. Так что в этом смысле я реалист, — взмах его руки рисует причудливый рисунок сигаретным дымом, — потенциал капустников никто не оценит. Так ведь нам и не надо! Просто не трогайте нас, и все придет к тому, к чему и должно прийти: капустник завоюет мир! А с ним вернется на вершину русский театр. Вернулся бы, если бы Россия не двигалась к фашизму.

Щурясь от затяжки, он кивает мне.