Утро звездочета

Достоевский чрезвычайно мелодраматичен, иногда даже слезлив до невозможности. Но при этом — быстр в плане техники чтения, что, впрочем, неудивительно. Ведь философия Достоевского рождается из обыденных ситуаций и из до пошлости банальных отношений.

Вайда прочел роман Достоевского именно так — быстро и взахлеб, и мне, честно говоря, не интересны возможные замечания на счет того, что спектакль, мол, поставлен по сценической версии Альбера Камю. Имеющие глаза, да увидел, что имя Камю на афише — скорее дань предыдущим версиям спектакля Вайды. Имеющий уши — услышал, как же на самом деле важен для режиссера оригинальный текст.

Не склонен я к иронии и по поводу опубликованного в програмке обращения режиссера — этого необязательного и даже неуместно на первый взгляд вступительного слова к спектаклю. Выглядит это как обреченная на провал попытка превентивноного оправдания не менее обреченного на провал спектакля. Вы, мол, уважаемые россияне, конечно, все равно не поймете глубины замысла, вот и приходится разжевывать и класть в рты ваших недалеких голов. И впаривает пан Вайда про красоту великого русского слова, про непревзойденность авторского текста и так далее и тому подобную, извините за нетеатральный термин, лабуду.

Что ж, остается признать, что операция прикрытия проведена режиссером блистательно. Само собой, в скоротечности подготовительного периода никто и не думал усматривать часть режиссерского замысла, а ирония и злорадство по этому поводу — именно то, что и требовалось Вайде. Он добился своего: никто ничего не понял.

Хотя что, казалось бы, понимать? Что даже лучшему отечественному театру, каким по праву является «Современник», полутора месяца недостаточно, чтобы трактовать со сцены текст на трансцендентном уровне? И так, вроде, должно быть понятно. Что, Галина Борисовна Волчек, загоревшись идейкой по-быстрому срубить бабла, обезумела настолько, что пошла на поводу у выжившего из ума пусть и великого, но старика? Что по прихоти, по большому счету, вышедшему в тираж режиссера она подставила под удар честь и репутацию главного дела своей жизни (а есть ли в ее жизни дело важнее «Современника»)?