Утро было глазом

Я пробовал заговаривать с ним. Земляной цвет лица, от рубашки пахло потом, щетина отросла за неделю больше, чем за годовой сон. Он смотрел сквозь меня, во всем соглашался, говорил, что не подведет меня, но чем больше я его утешал, тем больше понимал, что он не верит в действительность происходящего. Ему казалось, что время можно повернуть вспять. Не знаю, отчего я не обратил внимания на его слова: «Я все понимаю, капитан, смерть смертью, но… если мы разгонимся до определенных скоростей, то событий настоящего… не станет». Как мне не пришло тогда в голову, что он попробует осуществить эту нелепицу?

Двойник. Я смотрел на него снизу вверх: глаза юлой – пытался вбуриться в него смыслом, но все без толку.

Спустя несколько дней мы со старпомом оказались заперты в столовой. Он разбил себе костяшки в кровь, пытаясь отпереть двери. Бычья сила. Не знаю, что бы он сделал с инженером, повстречай его один на один. Я пытался вызвать бортового с мостика, но он не откликался. Круг разбавленного водой молока в стакане накренился, корабль разворачивался. Раскрасневшийся старпом закричал в камеру наблюдения:

– Выпустите нас! Слышите! Я знаю, что это вы! Я вас в клочья разорву. Трусы!

Я выпил молоко до дна, а потом – неожиданно для себя – улыбнулся.

– Как у вас хватает духа улыбаться? Мы ведь как пауки в банке!

– Они поставили двигатели на реверс.

Бычьи брыжи, могучая одышка. Он, наконец, сел на стол.

– Неужели нет никакого способа отменить команду?

Я покачал головой, и знаешь, мне стало так весело от сознания того, что я наконец-то увижу вас, ведь мне ничего больше не надо делать, просто смириться с происходящим. Задание сорвалось не по моей вине, трибунал – для провинившихся, а для покорившихся – снисхождение. И тут я подумал, что они могли бы дождаться, пока по расписанию мы уснем на два года, и уж затем взять управление на себя: так и было бы, если бы они действовали сообща. Снаружи челюстями скрипел старпом, причитал о «предательстве», а я уже понимал, что дело не в предательстве, а в помутнении ума – и тогда безвольную радость как рукой сняло. Предатель способен сохранить корабль в целости, помешанный – нет.

Спустя несколько часов старпом успокоился, опустил щиты на окнах и стал смотреть во тьму. В вареве звезд рыбоголовые твари заглатывали солнца, светились изнутри. Я повторял про себя слова твоей колыбельной, представлял, как ты поешь ее нашему сыну, и казалось, еще чуть-чуть – и я сам обращусь в ребенка. Я хотел попасть домой, но боялся своего желания.

– Что вы делаете?

– Я? Пытаюсь пробраться в отсек вывода мусора и оттуда открыть шлюзы!

– Господи, опомнитесь!

– Перестаньте держать меня за руку, вы не знаете, что нас ждет, если мы вернемся домой, слышите? Вы не знаете, что я видел во сне!

Мне все казались помешанными: врач – на самом себе, инженер – на скорби, а старпом – на прошлой жизни, которая не отпускала его. Не знаю, что бы случилось, если бы дверь в столовую не раскрылась.

Старпом накинулся на вошедшего врача, стакан с монеткой белого молока на дне сорвался вниз: грохот, опрокинутые столы, стулья, стакнувшиеся ножками. Врач кричал:

– Тихо! Ти-хо! Ты не понимаешь, что я вас спасаю?

Но старпом сбил его с ног. Кровь оказалась на притолоке, на френче врача, сквозь лычки и просветы проступило бордовое пятно. Наконец я кое-как оттащил старпома, подал руку врачу. Архаическая улыбка – без всякого оскорбленного самолюбия.

– Благодарю. Согласен, неприятное дело вышло. Он теперь находится в машинном отделении. Я выманил его с мостика.

– Ты – предатель! Предатель!

– Угомоните старпома, капитан. Я же говорю, он заперт в машинном отделении.

И он рассказал, как после пробуждения инженер пришел к нему в каюту. Инженер признался, что хочет развернуть корабль, врач якобы стал его отговаривать, а потом инженер нас запер. Врач знал, что нужно действовать осторожно, чтобы никому не навредить – старпом усмехнулся на этих словах, – и потому первое время ничего не предпринимал, но когда увидел, что инженер не в себе, понял: настал «час истины» – второй смешок, – и направил его в машинное отделение, чтобы тот проверил стержни двигателей. А потом… не знаю, что произошло на самом деле. Все записи были стерты.

Когда мы вошли в машинное, мы ожидали увидеть все что угодно, но увиденное оказалось страшнее ожиданий. Его тело болталось на поручнях вынутых стержней. Мы нашли записку: «Я знаю, что мы встретимся, знаю, что я еще не умер, а ты еще жива. Любовь – это крик немого во Вселенной».

Когда мы провели осмотр всех помещений, оказалось, что в заморозочной выведены из строя две капсулы из четырех: это значит – двухлетний сон откладывается, это значит – я не перестану писать тебе.

одиннадцатая запись