Утро было глазом

Первый постовой взглянул на него с сожалением, которое любопытство в глазах и фуражка, опущенная до самых бровей, делали похожим на сочувствие.

На ладонях Хлопонина выступила испарина, он уже было приготовился к удару по затылку, но его не последовало, вместо этого второй постовой – рыжеусый и бравый – манил его волнообразными движениями рук к багажнику. На несгибающихся ногах Хлопонин подошел к нему – и тут же потерял образ видения, и смешался, как будто клены, возвышавшиеся над ним, перевернулись кувырком и вместо ветвей корнями полосовали сумрачное, в тучных подтеках небо. Он зажал нос рукой, потом услышал вскрик и уронил руку себе на рот, второй постовой подхватил его за локти.

– Ну чего ты, чего ты, нам бояться нужно, а не тебе. Может, ты его и убил.

Лица у сложенного в багажнике тела Хлопонин не разглядел: он увидел на его освещенной щеке синяк и почуял запах, который по воображению разогнал до невозможного. Сержант Максимов с фонарем, зажатым во рту, шарил внутри машины, содержимое портфеля Хлопонина оказалось на заднем сидении.

– А вот и водительское удостоверение! – воскликнул он, показавшись из салона.

Второй постовой довел Хлопонина до переднего сиденья и усадил его, оставив дверь открытой нараспашку, руки у него были нежные, и Хлопонину стало жаль, что вначале он ему показался мужланом.

Двое постовых стояли позади машины и резко переговаривались между собой, шумно клацала рация, ветер выбивал из кленов влагу, так что ветровое стекло вновь покрылось каплями дождя. Хлопонин говорил про себя, что ничего страшного не произошло, что машина взята напрокат и настоящего убийцу наверняка найдут, но чем дольше он это говорил, тем меньше убеждался в своей невиновности.

Вдруг послышалось елозанье в багажнике, Хлопонин подумал, что постовые до прибытия наряда решили вынуть труп оттуда, кто-то вскричал, шум проносящегося мимо грузовика приглушил всякий звук, но по его затухании послышался хлопок. Хлопонин поднял голову: в зеркале заднего вида мерцали светоотражательные жилеты двух лежавших на асфальте людей, в отдалении голубо-мертвенно блистала патрульная машина. Настала тишина.

Водительская дверь распахнулась, и кто-то сел рядом с Хлопониным. Ему страшно было поднять глаза.

– Дверь закрой, – сказал кто-то, и Хлопонин увидел перед собой огромное пистолетное дуло размером с чугунный котел.

Хлопонин повиновался. Кто-то нашарил ключ зажигания под рулем и шмыгнул носом, поднял голову к зеркалу заднего вида и улыбнулся: зубов во рту трупа недоставало. Он слишком резко нажал педаль газа, и машина дернулась, труп выругался, посмотрел желтыми глазами на Хлопонина и сказал:

– Садись за руль, только без фокусов.

Хлопонин вышел из машины одновременно с трупом, тот смотрел на него меланхолично, прочувствованно. Хлопонину стало жутко на водительском месте, кресла отдавали холодом, человек, оглушивший двух постовых, вяло наблюдал его черными зрачками, окутанными треснувшими кровеносными сосудами.

– Повернешь на проспект и потом на Новинский, с него свернешь на Сосновую улицу, – он еле ворочал языком.

Хлопонину казалось невероятным, что этот человек мог выпрыгнуть из багажника и скоро повалить на асфальт двух полицейских, тот попеременно тер лоб, на котором не было ни царапины, гладил подбородок, а потом, надувая щеки, удостоверялся языком, каких зубов во рту недоставало, удостоверялся натвердо, но поверить не мог. На руках у него были кровоподтеки и ссадины, на шее красная, по краям синюшная, полоса, как будто он был повешенный, запах от него шел моховой и стойкий, во всяком случае Хлопонин улавливал прелость леса, а не избыточную полноту гнилостного духа, обыкновенную для морга и залов прощания.

Разумеется, рядом с ним сидел живой человек, правдоподобно загримированный под мертвеца, его накачали какими-то веществами и заперли в багажнике, но зачем он разыгрывает из себя настоящий труп, вместо того чтобы рассказать, что с ним произошло? Кто довел его до такой жизни и обрек на полусмерть? Хлопонин набрался смелости и перед поворотом на Новинский, встав в затихший левый ряд, спросил:

– С вами все хорошо?

Труп недоуменно на него посмотрел, как будто видел его впервые.

– Может быть, отвезти вас в больницу?

Труп странно улыбнулся, так что в этот раз Хлопонин увидел во рту не только пустоты от выбитых зубов, но и что-то желеобразное на синем языке, будто слизняк пристал к нему, а труп не мог его выплюнуть.

– Поздно уже. – Послышался истошный взвизг позадистоявших машин. – За дорогой следи.

«А если выпрыгнуть из машины на медленном ходу?» – подумал Хлопонин, потом снова искоса взглянул на труп: тот был одет по легкой осенней погоде, в замызганный грязью клетчатый свитер, а между большим и указательным пальцами на тыльной стороне его руки зияла огромная язва, сочившаяся сукровицей: наверное, ему было тяжело держать ствол, пусть и лежавший теперь на коленях.