Не думаю, что у меня был бы шанс, и минуту спустя Мэнди точно перерезала бы мне горло своим оружием, в котором я позже узнала бутылку с отбитым горлышком. Но, по счастью, она оказалась слишком слаба. Голод и жажда подточили ее силы. Мэнди пошатнулась. Пыталась удержаться на ногах, но упала и откатилась от меня, потому что теперь я пинала ее ногами в тяжелых зимних ботинках. Она оказалась рядом с ключами от моей машины, быстро схватила их, сунула под себя и приняла полусидячее положение, держа бутылку перед собой и оскалив зубы, в буквальном смысле.
Этим она и взяла меня – ключами. Ключ от входной двери торчал в замке. Я могла бы исчезнуть, запереть ее, бросить на произвол судьбы. Но выбраться из этого захолустья без машины – ни малейшего шанса. Тем более что я была ранена и истекала кровью.
Так мы и сидели друг против друга, и каждая ждала, когда другая свалится без сил. Я знала, что это будет Мэнди. В отличие от нее, я не была измотана голодом. У меня были ресурсы. У нее – почти нет.
Тут появился Брендан. С женщиной, журналисткой. Насколько глупым нужно быть, чтобы пустить к нам прессу в самый решающий момент… Конечно, для него это был сюрприз. Я не говорила Брендану, что собираюсь в Нортумберленд. Он ожидал найти здесь только полумертвую безобидную Мэнди. Но сюрприз был бы в любом случае, потому что и полумертвая Мэнди представляла опасность.
– Ты хотел запереть с ней журналистку? – спрашиваю я, пытаясь понять, в чем все-таки состоял план этого идиота.
Он кивает:
– Мне не оставалось ничего другого, Линда. Она слишком близко подошла к разгадке. Только думала, что во всем виноват Райан, а ты стала его первой жертвой.
Интересная мысль…
– Что ж, пусть бы дальше так и думала, – отвечаю я. – Даже если у Райана были бы проблемы, почему бы и нет? Он заслужил это. Нельзя так обходиться с людьми.
– Она побывала в Чемберфилде, – говорит он. – Я просто боялся…
Чемберфилд, да. Если есть слово, которое я ненавижу больше всего на свете, то это оно. Ужасная клиника. Сумасшедшие врачи.
– Ладно, – перебиваю его я. – Не думаю все же, что она до чего-то докопалась, эта, как ее…
– Кейт Линвилл.
– Эта Кейт Линвилл. Но что сделано, то сделано. Они там умрут. Потом ты избавишься от тел. Вот и всё.
Он кивает, преданный и довольный. Брендан избавился от Ханны и Саскии. Избавится от Мэнди и Кейт. И хижина опять будет свободна.
Брендан скосил на меня глаза:
– Это должно прекратиться, Линда. Дальше так продолжаться не может.
Боже мой…
– Ты сам уговорил меня на Мэнди.
– Не совсем, – слабо защищается он. – Я подумал, что она может тебе подойти.
Он подумал… Он еще и думает!
К тому времени, как мы свернули на трассу, кровь почти унялась. Кстати, и тампоны в аптечке закончились. Наконец не нужно что-то постоянно прижимать к лицу. Меня охватывает усталость. Хочется зевать, но я не могу как следует раскрыть рот, поэтому подавляю зевок.
Чтобы как-то себя занять, открываю сумочку Кейт Линвилл, которую держу на коленях, роюсь в ней свободной рукой. В темноте я лишь смутно различаю предметы, которые достаю один за другим. Ключ. Бумажник. Открываю, и первое, что я вижу, – банковская карта в одном из отделений. Прищуриваюсь, с трудом различая буквы.
Понятно, что в доме я не особенно приглядывалась к этой Кейт, у меня были дела поважнее. Теперь же, когда я пытаюсь ее вспомнить, она видится мне существом малозаметным. Серая мышь. Я не смогла бы описать ее, даже если б встретила при других обстоятельствах. Она из тех женщин, которые не запоминаются. Такие обделены жизнью, их не замечают. Они не интересуют мужчин, живут одни и умирают в одиночестве. Но Кейт повезло, она умрет с Мэнди.
Содержимое сумочки подтверждает мои догадки. Ничего из того, что носят с собой другие женщины. Никакой помады, кроме этой прозрачной жирной смазки, ни пудры, ни подводки для глаз, ни туши. Ничего такого, чем можно было бы освежить лицо в течение дня. Два свалявшихся тампона – единственное свидетельство того, что Кейт – женщина.
А это еще что такое? Маленькая черная книжечка… Удостоверение? Открываю. Действительно, удостоверение сотрудника лондонской полиции. Идентификационный номер. Под ним – фотография женщины, которую я только что видела в доме на скале.
Что, простите?