100
- Если ты все сказала, - вместо ответа, произнес я.
- Трус, - выплюнула Ливви, - ты можешь подраться. Кинуться на вооруженных
головорезов. Убить. Но не дай Бог тебе проглотить свою долбаную гордость, и
попросить прощение за то, что повел себя как маленький, любопытный засранец.
Я быстро сел.
- Ты думаешь, что я не могу проглотить свою гордость? Да пошла ты! Все, что я
делал целыми месяцами - это проглатывал свою гордость. Прошу у тебя прощения до
тошноты. Трахаю тебя, когда тебе этого хочется. Прилежно веду себя с твоими
друзьями. Жду, пока ты вернешься домой, потому что мне больше нечем заняться. Ты
стала всей моей жизнью! А в это время ты пишешь обо мне. Ты до сих пор видишь во
мне того человека, которым я был. Ты видишь убийцу - красивого внешне и
уродливого внутри. Тогда для чего ты со мной? Для чего я изо всех сил пытаюсь быть
кем-то другим, если ты всегда будешь видеть во мне монстра, разрушившего твою
жизнь? Я следую за тобой по пятам, как влюбленный болван, и изо дня в день
противостою желанию вернуться к тому, что знаю. В такие минуты мне хочется стать
тем человеком, которым я был, потому что он не мог тебя любить. Прежний я никогда
не позволил бы себе такую слабость!
Я прокричал эти слова сквозь боль в горле, что перемешавшись с моими
эмоциями, выплеснулось наружу, грозясь перекрыть мне доступ кислорода. Лицо
Ливви стало равнодушной маской. Меня пробрал озноб до самых костей. У кого она
научилась быть такой холодной? Задаваясь этим вопросом, я уже знал ответ.
- Ты любишь меня? - спросила Ливви, посмотрев мне прямо в глаза. - И когда ты
это понял? Не тогда ли, когда я призналась тебе в любви, а ты ответил, что это было
мило? Или, возможно, когда я убила человека? А может, когда я умоляла тебя не
оставлять меня у границы? Ты понял, что любишь меня, когда я одиноко лежала в
больнице, оплакивая тебя? Когда ты орал о своей любви на всех перекрестках, Калеб?
Я тебя не слышала. Я была слишком занята, пытаясь без тебя, мать твою, дышать.
Занята, убеждая всех и каждого в том, что я не свихнулась, несмотря на то, что
оправдывала своего похитителя. Ну, так, напомни мне. Когда ты произносил эти
слова? Я непременно вернусь назад в прошлое, и успокою сломленную девушку,
которую ты оставил. Твоя любовь успокоит ЕЕ, потому что Я уже не та девушка. Я
научилась без тебя дышать. Узнала, что никому в этой жизни нельзя доверять. И дело
не в том, что ты прочитал мои записи. На это мне наплевать. Рано или поздно, ты бы
все равно их увидел. Дело в написанной тобою записке. И в этом моменте. Дело в
осознании, что в любую минуту ты снова убежишь, оставив меня одну. Тогда как я
могу говорить тебе о своей любви? Как мне снова это пережить?
Я замер на месте. Каждая клеточка моего тела горела от стыда. Ливви была
живучей. Она пережила
Вот тогда я и понял, что был свидетелем не ее равнодушия - это была боль. Ливви
было больно и это было по моей вине.
Я не знал, что происходит, но вскоре все прояснилось: в носу и глазах защипало,
я всхлипнул. Я знал, что Ливви смотрела на меня. И понимал, как нелепо я, должно
быть, смотрелся, и насколько был слабым и сломленным. Но мне было все равно. Мне
нечего было терять.
Я постарался прочистить горло, перед тем, как заговорить.
101
- Я не мог тебе об этом рассказать, Котенок. Я только что закопал... я ведь любил
его.
Я почувствовал, как моя грудная клетка задрожала.
- Кого? - прошептала Ливви.
Она до сих пор была такой равнодушной.
- Рафика, - тихо произнес я.
Ливви вздохнула.
- Почему, Калеб? Ты знаешь, что он сделал.
- Да. Я знаю, что он сделал. Я также знаю, что он не сделал: он никогда не трогал
меня так, как это делали другие.
Часть меня не могла поверить в то, что я собирался с ней об этом говорить. Я
прочитал ее рассказ, и он заставил меня задуматься. Видимо, я почувствовал себя
обязанным рассказать Ливви свою половину нашей истории. Мне нужно было
объяснить ей, что я оставил ее не без веских причин.
- Я был так мал, Ливви. Так беспомощен. Каждый день меня кто-нибудь
насиловал. И это продолжалось до тех пор, пока я не начал убеждать себя в том, что
это было не изнасилование. Я позволял им прикасаться к себе. Позволял им... трахать
себя. Я улыбался тем, кого видел чаще других, воображая, что они могли быть ко мне
неравнодушны. Иначе с чего бы им возвращаться для моего повторного
использования? Со временем, я им поверил. И верил, когда они говорили о своей
привязанности. Верил, когда они обещали мне выкупить меня у Нарви. Я позволял
себе надеяться, что в один прекрасный день стану свободным.
Я услышал собственный всхлип. Этот звук был таким далеким, словно на части