upload

- Пока ничего особенно не изменилось. Разве что людей не пытаю, - Мерседес улыбнулась, рассказала мне что-то про повестки и успехи в борьбе с Хранителями, и нас позвали в Зал Большого Совета. Решать вопрос о том, будет ли Оливии дан шанс жить, или нет.

Огромная круглая зала с колоннами и балконом, украшенным резными белыми с золотом перилами. Золотистые подсвечники и огромная двустворчатая дверь в форме арки, из дуба, с золотыми ручками и засовами. Ковры устилали пол, каменный, кажется, мраморный. Ковры со всех концов света – персидские, турецкие, египетские мотивы. Как символ единства всех стран, в которых были валькирии… Большинства стран мира. И сто шестьдесят одно кресло, расставленных кругом в два ряда. Зеленых. Для валькирий, всех до единой, и для Анны. Именно здесь собирались раз в десятки лет, по вопросам особой важности… Я в таком собрании участия не принимала никогда, мама лишь однажды – выбирали новую Великую Валькирию Совета. Анна почему-то не стала назначать ее сама. В этой же зале судили за два самых страшных для валькирии преступления – убийство, не имеющее веских по Кодексу оснований, наказание за которое было самым страшным, каким бы ни было. И неисполнение прямых обязанностей, приведшее к бедам и неприятностям. Коротко говоря, в случае, если бы кто-то создал временные волнения и колебания, например, нарушил правила использования обычных, не наших, маховиков времени, а валькирия не стала исправлять это, что принесло беды и проблемы, за это наказывали самым строгим образом. Если сама валькирия допускала ошибки в управлении временем, а правила таких «игр» были строгими, ее наказывали самым строгим образом. И никаких смягчающих обстоятельств не принимали… К счастью, такое случалось очень редко. Третье преступление, за которое по Кодексу могли судить все сестры, еще никогда не воплощалось в реальность… Хотя наказание за него я представить себе боялась. Предательство. Ордена, сестер-валькирий, самих основ того, зачем мы нужны… Такого преступления, насколько мне было известно, не совершила ни одна валькирия за несколько тысяч лет. Или же… Этого не было выявлено, быть может.

Я села в том ряду, что был ближе к двери, внешнем. Мерседес опустилась рядом, глаза у нее все еще были красными и заплаканными. С другой стороны от меня села валькирия из Канады, тоже член Совета. Передо мной – Федерика и Ту Ким, кореянка. Однако взгляд мой упал на двух других валькирий, севших напротив, на чуть более большие кресла, чем прочие. Они стояли по бокам от кресла с самой высокой спинкой. Сейчас явно не занятого никем, поскольку принадлежало оно Анне. Гертруда опустилась в правое из них, если брать лицом ко мне, молодая валькирия, что отнеслась ко мне с такой неприязнью, в левое. Я шепотом спросила у Федерики, кто это.

- Сестра Ядвига, из Польши. – Шепотом отозвалась итальянка. - Стала валькирией девять лет назад, до этого полтора года числилась ученицей польской валькирии. Всегда старалась на благо Ордена и всех сестер… - я снова посмотрела на Ядвигу, перебросившую через плечо толстую темно-русую косу. Что-то было в ней мне знакомо, совсем неуловимо знакомо… Но я никак не могла понять, что именно… Между тем собрались все остальные… Половина – в белых мантиях и с лентами, другая половина – в платьях, джинсах, туниках, юбках и гоблин знает, чем еще, что позволило мне в моих джинсах и куртке чувствовать себя уместной. Все явно были в том же виде, в каком сюда прибыли, кроме тех, кто тут практически сейчас жил…

Темнокожие, азиатки, валькирии из Европы, Штатов, Латинской Америки… Я, наверное, только тогда по-настоящему осознала, как на самом деле нас много и какие мы все разные, и все же мы были для меня всегда как одна большая семья. И тем больнее и сложнее было мне осознавать, что в этой большой семье, служащей общей доброй цели, оказались предательницы… Я никак не могла в это поверить, хотя понимала, что Гертруда едва ли имеет хоть крохотную причину мне врать, тем более такими вещами, что Оливию чуть не убили прямо во Дворце Сов. Но поверить все равно не могла.

- Найю нашли вчера, - прошептала Ту Ким, пока рядом с нами рассаживались все остальные. Она обращалась к моим соседкам, ну и ко мне тоже, как получалось. – Точнее то, что от нее остаться. Говорят, она превратиться в большой кусок кости, как уголь… - «обугленной кости» - мысленно перевела я для себя. - Работа ифрита… - ее передернуло.

Гертруда прокашлялась и призвала к тишине. Затем поднялась и заговорила: