Untitled.FR11.rtf5

«Территория области имеет контур как бы перевернутого сердца»... — пишет Борис Николаевич в своих мемуарах.

И это не просто образное сравнение, это мироощущение.

Этой фразой Борис Николаевич как бы вводит нас в напряженный и сложный мир чувств сверхупыря.

Если перечитать главные труды Льва Троцкого (его приказы о расстрелах), увидим, что у основоположника упыризма-вампиризма понятие органов ограни­чивается лишь констатацией: «органы управления», «органы пресечения», «кон­трольные органы».

Благодаря практической деятельности Николая Бухарина, академика Сахарова и Лаврентия Берии, само слово «органы» наполнилось не только глубоким смыслом, но и материализовалось. Наполняясь единой волей возглавлявших страну упырей, эти органы и образовывали в целом единый живой организм сверхупыря.

Но, как это ни странно, совершенный, отлаженный сверхорганизм выполнял сугубо частные функции, то есть то, что под силу и отдельно взятому упырю или достаточно большой группе упырей.

Да, конечно, когда читаешь «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына, видишь весь размах деятельности этого организма. Да, с помощью этого органа удалось высосать кровь у весьма значительной массы населения.

Но если смотреть правде в глаза, то, скажите, господа, чем принципиально от­личалась деятельность этого органа, от работы, например, средневековых упырей в каком-либо селении?

Объемом высосанной крови?

Увы... Никакого другого отличия я не вижу.

Да, один из основных законов упыризма-вампиризма гласит, что количествен­ные изменения рано или поздно переходят в качественные... Но для того чтобы этот переход все-таки случился, и нужен гений, подобный гению Бориса Никола­евича Ельцина.

К сожалению, мы не располагаем данными, как произошло это гениальное озарение...

Быть может, это случилось в раздевалке секретаря Свердловского обкома пар­тии, когда Борис Николаевич, отдыхая после волейбольного сражения, задумчиво смотрел на карту страны...

Быть может, он листал школьный атлас своей любимой дочери Тани.

Но внезапно его осенило.

Он увидел, что очертания областей и краев удивительно напоминают органы человеческого тела — сердце, поджелудочную железу, печень...

Ошибки не могло быть! Уж в чем-в чем, а в анатомии прекрасно разбирается любой упырь...

И тогда-то (наверное, это случилось мгновенно) гениальная догадка, как яркий неземной свет, пронзила все существо Бориса Николаевича.

Он понял, как можно использовать всю совокупность созданных теоретика­ми и практиками упыризма-вампиризма органов, понял высшее предназначение сверхупыриного организма!

Не для высасывания крови из каждого отдельно взятого организма можно ис­пользовать его, а для высасывания крови сразу из всей страны!

Казалось бы, просто...

Но просто, как все гениальное.

В озарении Бориса Николаевича сошлись мечтания самых выдающихся, по­добных Льву Давидовичу Троцкому упырей и рядовых работников упыриного фронта — всех этих бесчисленных, измотанных от бесконечных допросов следо­вателей НКВД, районных оперуполномоченных...

С присущей ему энергией — говорят, что на время он даже забросил волей­бол — Борис Николаевич принялся разрабатывать в самых малейших деталях план реализации задуманного.

Мучительно долго искал он место для штаб-квартиры, из которой должно было осуществляться управление процессом, и остановился на Ипатьевском доме.

Да, именно здесь, где отважные упыри-первопроходцы нанесли первый удар по империи зла, здесь и должен был прозвучать приказ, после которого оконча­тельно восторжествует на здешних просторах демократия и цивилизация...

И вот — постановление Политбюро, эта страшная ночь. Борис Николаевич смотрел на ревущие бульдозеры и не мог понять, что это...

Неведение, непроходимая глупость впавшего в маразм генерального упыря или... или предательство, измена светлым идеалам упыризма-вампиризма, делу Троцкого, Бухарина и маршала Тухачевского?

Только одному секретарю обкома рассказывал Борис Николаевич о своем плане...

И жил этот секретарь в Ставрополе...

Говорят в ту ночь, глядя, как под ровным слоем асфальта вместе с развалинами Ипатьевского дома исчезает, кажется, и память о выдающихся борцах за будущую демократию: Шае Голощекине, Якове Свердлове и Юровском, — и начал седеть Борис Николаевич...

Глава десятая

Как из простого деревенского упыря, из рядового секретаря обкома, которого и не знал-то никто в стране, вырастает величественная, словно пером Николая Ва­сильевича Гоголя очерченная фигура Бориса Николаевича Ельцина — вот вопрос, который волнует весь русский народ...

В меру своих сил я пытался показать, как живительная атмосфера тридцатых годов с их концлагерями, разбросанными по тайге, с их тройками НКВД, питала растущий организм юноши Ельцина.

Я пытался показать и послевоенные десятилетия, и годы застоя, которые про­будили в Борисе Николаевиче ощущения и царя, и Бога и наполнили его осозна­нием своей неизбежности для России.

Но все же главными, определяющими, как любил говорить М. С. Горбачев, были годы, проведенные Ельциным в Москве...