Untitled.FR11.rtf5

Конечно, нас уже не шокирует, когда кто-либо с экрана телевизора признается, что вот он, дескать, к примеру, гомосексуалист. Мы понимаем уже, — наконец- то и в нашей стране появляются зачатки цивилизованных отношений! — что это естественно и каждый человек вправе выбирать: быть ему гомосексуалистом или придерживаться устарелой сексуальной ориентации...

Но скажите честно, а если бы ваш собеседник заявил вам, что он упырь?

Сумели бы вы сдержать идущее еще с пещерных времен первобытного комму­низма чувство страха и отвращения?

Не знаете?!

Вот то-то и оно...

Вы сами видите, как еще далеко нам до подлинно цивилизованного мира...

А ведь упыри, это прекрасно известно из мировой литературы, чрезвычайно ранимы. Для их тонкой — не в пример нашей — организованной натуры болез­ненно любое проявление страха или брезгливости в избранном ими для дружес­кого общения субъекте.

Разумеется, мне могут возразить...

Могут сказать, что сейчас, когда голод и нищета стучатся в любую — если хо­зяин ее не работает банкиром или охранником — дверь, время ли сейчас, среди кризиса и отчаяния, говорить о необходимости борьбы с пещерными инстинктами первобытного коммунизма?!

Ах, господа.

Как вы не понимаете, что именно сейчас-то и необходимо удержать люмпе­низированные массы от соскальзывания во тьму многовековых предрассудков, в пучину первобытных инстинктов!

Ведь именно сейчас любое самое невинное и естественное проявление упыри- ной натуры может быть катастрофически неадекватно воспринято люмпенизиро­ванной публикой.

Известно ли вам, господа, что в Москве, в этом городе, освященном именем неутомимого борца за демократию и права личности, друга самого Лаврентия Павловича Берии, испытателя водородной бомбы Андрея Дмитриевича Сахарова, недавно произошла безобразнейшая история?

Молодая, полная юных сил упырёшечка в скверике возле памятника Пушкину на Тверской улице немножко перекусила горло никому не нужному малышу. Так вот, сидевшая рядом на скамейке мамаша учинила скандал. На ее крик немедленно начал собираться народ и никто — представьте себе, никто! — не заступился за упырёшечку. К счастью, в это время проезжал мимо на своем «мерседесе» ответс­твенный работник «Союза правых сил». Его охранники и спасли юную упырёшеч- ку от расправы толпы, оградили от оскорблений.

Все закончилось благополучно, но судите сами, господа, на каком тонком во­лоске висят те демократические преобразования, что с таким трудом внедряются в нашу пропитанную ядом тоталитаризма косную действительность...

Глава седьмая

Но мы отвлеклись от непосредственного повествования о юности Бориса Ель­цина. Впрочем, отвлеклись, как вы сейчас поймете, отнюдь не случайно.

Сейчас вследствие разгула свободы слова в обществе начало складываться мнение, будто тридцатые и сороковые годы в нашей стране окутаны непроницае­мым мраком.

Как это могло произойти, не возможно понять.

Ведь еще в начале перестройки были даны образцы, как следует писать об этих десятилетиях. Пусть последние романы А. Рыбакова и А. Солженицына и не отличаются особой художественностью, но политически это очень выверенные произведения.

Да, в тридцатые и сороковые годы было много негативного. Судьбы Льва Дави­довича Троцкого, Николая Ивановича Бухарина и маршала Тухачевского — яркие примеры тому.

Но одновременно — вы же не будете отрицать этого, господа? — именно в тридцатые годы был, наконец-то, сокрушен оплот российской отсталости — ее де­ревня. Именно тогда, под непосредственным руководством «главного командира» уранового проекта Лаврентия Павловича Берии, начинает формироваться мировоз­зрение выдающегося борца за права личности — Андрея Дмитриевича Сахарова.

Нет нужды перечислять все великие свершения тех лет... И в те мрачные де­сятилетия упыри и вампиры прочно удерживали верховную власть в стране и, хотя и не афишировали себя, но жили полнокровной (в прямом значении этого слова) жизнью.

И когда мы размышляем о юности Бори Ельцина, мы должны помнить, что то­темизм, почти обрядовая метафоричность накладывали в те годы строгий запрет называть явления, связанные с упыриной жизнью, своими именами.

Каждый простой человек в те годы был готов отдать свою кровь за товарища Кагановича или Лаврентия Павловича Берию. Но заявить, что он должен отдать свою кровь упырю, запрещалось и товарищу Кагановичу и самому Лаврентию Павловичу Берии. Недостатка в крови упыри не испытывали, но вся эта кровь от­давалась как бы и не упырям, а тем должностям, которые эти упыри занимали, — секретарям ЦК, обкомов или райкомов партии, представителям органов НКВД.

Конечно, это далеко, бесконечно далеко от свободного, так сказать, кровоизли­яния народа, о котором мечтают все демократы.