Untitled.FR11.rtf5

«Когда его избрали секретарем Центрального Комитета партии, — пишет Б.Н. Ельцин в «Исповеди», — я подошел и от души пожал руку, поздравил. Не один раз затем был у него... Когда я заходил в его кабинет, мы тепло обнимались. Хорошие были отношения. И мне кажется, он был другим, когда только приехал работать в ЦК, более открытым, искренним, откровенным... »

Какое верное, какое точное суждение!

Чтобы вскрыть всю глубину его, вспомните, господа, какое время было тогда...

Недавно, перелистывая семейный альбом, я наткнулся на фотографию жены, сделанную в те годы. Жена стояла возле прилавка, заваленного самыми разнооб­разными товарами, и что-то скучающе выбирала.

— Послушай! — сказал я. — А ты мне и не рассказывала, что ездила за границу.

— Да нет же... — взглянув на снимок, ответила жена. — Это не за границей, это мы на практику, в Белоруссии, в деревню ездили.

Да, господа...

Вот такое это было страшное время...

И хотя формально власть в стране все еще принадлежала Политбюро, в состав которого по доброй, установленной еще Львом Давидовичем Троцким, традиции могли входить только упыри и вампиры, но все они, стоящие тогда наверху, уже одряхлели и не справлялись со своими прямыми обязанностями. А в результате, от переизбыточной, невостребованной верховными упырями крови, в организмах наших сограждан начинался застой.

Застой происходил и во всей общественной жизни.

Еще немного и на свалку истории оказались бы выброшенными все идеалы, служению которым отдали свои жизни Л. Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, Н.С. Хрущев, маршалы Тухачевский и Берия.

Конечно, молодые, полные сил секретари обкомов, такие как М.С. Горбачев и Б.Н. Ельцин, делали в своих областях все, чтобы противостоять надвигающемуся застою, но сам расклад сил был — увы — не в их пользу.

Глава девятая

Вампиризм и упыризм...

Вот мы и подошли вплотную к этому принципиально важному для судеб оте­чественного демократического движения реформ вопросу. За долгие десятилетия тоталитаризма, в удушающей атмосфере имперского мышления различия между этими понятиями как бы стерлись, и сегодня далеко не каждый человек может объяснить разницу между вампиром и упырем. Те крохи информации, которые можно найти на страницах учебников по истории партии или стенограмм съез­дов демократических движений, не проясняют, а скорее запутывают и без того непростой вопрос.

До сих пор многим не понятны причины разногласий, возникавших между Львом Давидовичем Троцким и Николаем Ивановичем Бухариным. Очень многим не понятно, почему были расстреляны маршалы Тухачевский и Берия и за какие пре­грешения изгнали Никиту Сергеевича Хрущева, не ясно, что вызвало вражду меж­ду Михаилом Сергеевичем Горбачевым и Борисом Николаевичем Ельциным...

Не слишком-то обремененному образованием обывателю кажется, что все они ревностно и исправно служили одной цели — поскорее уничтожить эту страну, задушить нищетой русский народ.

И хотя соображение это, безусловно, верное, но разница между упырями и вампирами все-таки есть, более того — разница огромная.

Утвердившись в должности первого секретаря Свердловского обкома, Борис Николаевич Ельцин с интересом начал наблюдать за перипетиями борьбы упырей и вампиров в Политбюро, но и для него, человека посвященного, многие решения, принятые там, часто оказывались неожиданными.

Так случилось и с решением Политбюро по Ипатьевскому дому.

Вы знаете, господа, что в Свердловске бережно сохранялся этот бесценный памятник.

Со всех концов мира ехали и шли сюда упыри, чтобы поклониться памяти вы­дающихся упырей своего времени — Якова Михайловича Свердлова, Шаи Голо- щекина, товарища Белобородова... Здесь, в этом доме, планировал Борис Никола­евич разместить рабочий штаб упырей...

И вот — «секретный пакет из Москвы. Читаю и глазам своим не верю: закры­тое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А пос­кольку постановление секретное, значит, обком партии должен взять на себя всю ответственность за это бессмысленное решение.

Уже на первом бюро я столкнулся с резкой реакцией людей на команду из Мос­квы. Не подчиниться секретному постановлению Политбюро было невозможно. И через несколько дней, ночью, к дому Ипатьевых подъехала техника, к утру от здания ничего не осталось. Затем это место заасфальтировали».

Драматичная сцена...

Ночь, рев бульдозеров, рушатся стены Ипатьевского дома...

Что думал, что чувствовал в эти минуты сам Борис Николаевич? Ведь это был уже не тот юный и настороженный упырь, что пришел в горком настучать на свою учительницу... Нет, это был зрелый, уже осознавший свое предназначение мастер, один из крупнейших кровососов страны...

Читая «Исповедь», мы ясно видим, как неизмеримо вырос его опыт, как качес­твенно изменилось само мироощущение. Уверенно выходил он на тот уровень сверхупырского сознания, когда предметом деятельности становится не какой-то отдельный человек, даже не деревенька или село, а гигантская, населенная мил­лионами людей территория, вся страна.