Унтер-офицер и другие

Теперь же, став правой рукой Элемера Реше, нилашистского божка в Варьяше, Годор не стеснялся и по своему усмотрению назначал своих недавних противников на самые трудные работы: копать землю, грузить тяжести. Годор считал, что наконец-то взошла и его звезда, и потому чувствовал свою значимость.

Второго нилашиста звали Иштваном Пирингером. Это был изможденный человек с водянистыми голубыми глазами и огромным носом. Раньше он работал поденщиком: пилил и колол дрова, вскапывал землю в садах, — короче говоря, брался за любую работу, которую ему давали.

Летом он обычно нанимался разносить питьевую воду косарям на покосе, которые далеко не всегда дожидались от него воды…

Теперь же он стал братом[4] Келемена по партии. На рукаве он носил повязку со скрещенными стрелами, подпоясывался широким пояском и был вооружен винтовкой. Ремень у него всегда болтался на животе, потому что он никогда не затягивал его. Носил он черное зимнее пальто, которое наверняка шили не на его фигуру. На поясе у него висели две патронные сумки, одна из которых всегда была расстегнута. В ней он держал жареные тыквенные семечки, которые грыз на ходу, сплевывая лузгу куда попало, демонстрируя этим свою власть.

«Ну, подожди, негодяй, — мысленно ругал я его, стоя в своем укрытии за занавеской. — Настанет и другое время, тогда я тебе покажу…»

Меня разбирало любопытство: до каких пор они будут стучать в калитку? Этот Пирингер просто тронулся. Он так бил в калитку, что, когда она отворилась, чуть не упал в грязь.

— Эй, есть тут кто-нибудь из Серенчешей?! — громко закричал он и грязно выругался.

Мама накинула на голову платок и побежала открывать дверь.

С тех пор как у нас в доме появилось оружие, мы вели себя осторожно. Когда к нам заходили нилашисты, мать всегда спешила им навстречу. Как-никак в доме тайно хранится оружие, тут нужно смотреть в оба.

Мы заранее договорились с матерью, что в таких случаях, пока она неторопливо открывает калитку, я быстро спускаю оружие в колодец…

Оружие это нам удалось достать две недели назад. Вернее говоря, оно само попало к нам в руки: три винтовки и пистолет системы «Фроммер».

Дело в том, что в Варьяше существовал отряд национальной гвардии, состоявший всего из тридцати человек. Командиром этого отряда сначала был помощник нотариуса Тормаши. У этого Тормаши был такой тоненький голосок, что он и командовать-то, собственно, не мог. Когда он подавал команду «Шагом марш!», она звучала не как команда, а как кошачий писк. И, как правило, несколько полицейских обычно не слышали ее и отставали. В строю из-за этого сразу же вспыхивал смех, кто-то отпускал какую-нибудь грубоватую шутку, возникала заминка, в результате чего все шли не в ногу.

Вскоре командование взводом перешло к Гезе Фекете, учителю, который подавал команды громко, как в венгерской армии в старые времена.

Учитель Фекете не любил разглагольствовать ни о старых и новых порядках, ни о старой и новой Европе, он лишь осторожно, дипломатично говорил нам о том, что в этом безумном мире, в котором кричат о победе, а сами бегут, неплохо иметь в селе хоть маленькое, но свое, венгерское военное подразделение, которое не примкнет ни к левым, ни к правым, а так и останется венгерским, способным защитить жителей.

Фекете был крупным мужчиной лет сорока восьми. Такими же крупными и сильными были в свое время его отец и дед.

В столовой учителя по сей день на самом видном месте висел портрет Лайоша Кошута.

Сам учитель имел чин подпоручика запаса и в настоящее время находился в отпуске. На сторону немцев он становиться не захотел, тем более после того как они втянули нас в эту проклятую войну…

Наш небольшой отряд мог бы превратиться в неплохое подразделение, если бы слухи о Фекете и его манере командовать не дошли до ушей районного начальства, которое сразу же пришло в негодование от того только, что мы распевали гимн Кошута, что в наши дни расценивалось чуть ли не как мятеж.

К нам в село сразу же прислали прапорщика с нилашистской повязкой на рукаве, который, не долго думая, начал материть нас, называя грязными типами. Он кричал, что среди нас, видимо, имеются и евреи, которые и склонили нас к либерализму, вместо того чтобы готовиться к борьбе против большевизма. А мы тут распеваем изжившие себя песенки, подрывая тем самым единство нашего тыла и авторитет германской армии.

— Разве вы не христиане?! — надрывался он.

На что жестянщик Шандор Пато незамедлительно ответил:

— Так точно, господин прапорщик. Я вот в пятницу исповедовался…

Разумеется, это нисколько не помогло. Прапорщик дал нам разгон, а потом вызвал к себе Фекете и набросился на него, крича, что он не имеет права совать свой нос в вопросы подготовки гражданских добровольцев.

И тут между ними началась перепалка.