Мишкеи с ног до головы оглядел женщину, которая застыла от смущения, оказавшись среди мужчин. Мишкеи понял ее смущение и вдруг остро ощутил каждую частицу ее требовательного и бесстыдного тела, переполненного зрелой, манящей женственностью. Мишкеи вдруг показалось, будто серая и прокуренная контора мгновенно наполнилась розовым светом и дурманящим ароматом. Крепкая и стройная фигура Мариш неудержимо влекла к себе. Мишкеи тщетно пытался оторвать от нее взгляд. Ее грудь при каждом вздохе высоко вздымалась, натягивая вязаную кофту, а точеная белая шея гордо поднималась из выреза блузки. Лицо Мариш можно было бы назвать красивым, если бы не какая-то застывшая горестная суровость, чуть ли не жестокость, сковывающая его черты, если бы не тусклый, безучастный взгляд ее карих глаз, похожих на оцепеневших жучков. «Ее муж — это разум, а она — тело, — подумал Мишкеи. — Муж живет осмысленной жизнью, а она только плотской…» И чем больше он сравнивал лица, голоса и движения этой пары, тем больше ему нравился муж и тем неприятнее становилась жена. «Когда они ложатся вечером в постель, — мысленно фантазировал он, — Пато, вытянувшись, долго смотрит в темноту, думая о делах, а эта глупая ненасытная ведьма прижимается к нему своим горячим телом и не дает ему покоя…» Мишкеи охватила злость: «Сказывается холостяцкая жизнь… Показал бы я тебе! Тогда сразу голос прорезался бы, завизжала бы…» Его охватило такое дикое желание тут же разделаться с этой ядреной бабенкой, что он даже скрипнул зубами.
— Ну, — ободрил женщину председатель, — язык, что ли, присох?
Мариш пожала плечами:
— Муж-то уже подписал заявление.
— Муж? С ним — порядок. А вот ты? Или ты не хочешь вступать?
— Я же говорю, муж… уже подписал.
— Да пойми ты наконец, что речь сейчас о тебе идет! Хочешь ты вступать в кооператив имени Петефи или нет? Ты сама-то чего хочешь?
Патоне вынула руки из карманов и беспомощно опустила их. Выражение безразличия сменилось испугом, тревожная гримаса исказила рот, а в глазах забегали беспокойные огоньки.
— Я?.. Чего я хочу? — переспросила она и недоверчиво посмотрела сначала на одного мужчину, затем — на другого, словно боялась, что они над ней подшучивают.
— Ну, решайся, Мариш! — торопил ее председатель. — Я знаю, ты послушная жена, но ведь у тебя своя голова на плечах.
Мишкеи окончательно решил, что это женщина вообще не способна проявлять свою волю. Она и в самом деле такая, какой кажется: глупая, безвольная самка, забитое существо, и только.
Пато тихо заметил:
— Я забыл дома сказать, что и тебе тоже надо подписать…
— Мне?
Председатель, приняв важный вид, продолжал:
— Разумеется, если хочешь. В нашем кооперативе женщина имеет равные права с мужчиной… Она такой же человек. И не косись на меня, душенька, пожалуйста. Небось понимаешь, что прошли те времена, когда женщина знала только одно слово: «Замолчи!»
Подобные слова он не раз говорил селянкам, говорил официально, как служащий загса произносит хорошо заученное поздравление. И в его голосе не проскользнуло ни единой живой нотки, никакого волнения. Однако Патоне восприняла его слова иначе.
Пато слегка кивнул.
— Верно, теперь другие времена, — сказал он и улыбнулся. — Подписывай…
И опять улыбка его была чуть-чуть снисходительной. Однако Мишкеи на сей раз улыбаться не хотелось. Он с любопытством разглядывал женщину, удивляясь тому, как она менялась буквально на глазах. Будто на ее плечи накинули легкое покрывало: над плотью неожиданно взял верх разум. На лице отразились сомнение и надежда, а прорвавшиеся наружу чувства стерли с него равнодушие.
— Что же я должна подписать? — спросила Патоне.
— Вот это заявление, — сказал председатель, протягивая ей бланк. — Вот тут, внизу, где точки стоят.
— Ну а раз теперь все по-другому, не как раньше… то какую фамилию мне писать?
Пато покачал головой, будто извиняясь за темноту своей жены.
— Свою фамилию ты хорошо знаешь, — поучающе произнес он. Так обычно помогают школьнику, который нетвердо знает урок. — Не тяни время. У нас дела, и они тоже люди занятые!
— Конечно… Тогда я напишу: «Пато Иштване». А может, рядом написать и девичью фамилию?
— Хорошо, — согласился председатель. — Можно и обе сразу.
Мишкеи не понял, но почувствовал, что в эту минуту женщина почему-то считает важным, чтобы в заявлении была указана ее девичья фамилия. Может, она хотела пустить собственные корни в новой жизни, как дерево, пересаженное в другую почву?..
Патоне облокотилась на стол и медленно написала: «Пато Иштване, урожденная Мария Кочиш». Она задумчиво смотрела на свою подпись, и черты ее лица смягчались, оживали, будто она любовалась чем-то прекрасным. Женщина еще долго бы смотрела на заявление, но председатель забрал у нее бумагу.
— Как раз сегодня вечером заседание правления кооператива, — весело сказал он и подмигнул Пато. — Рассмотрим ваши заявления и поговорим о том, какое тебе, Иштван, поручить дело. Если народ доверит, он высоко и поднимет… Теперь мы не принимаем в кооператив кого попало, сам небось соображаешь.