Унтер-офицер и другие

— Ну, получите еще одну порцию! — воскликнул Яри, выстрелив. И тут же, вскочив с земли, он, не помня себя от охватившей его радости, забегал по площадке. — Ну и показали же мы им! Мы победили!..

Вдруг он схватился за горло. Посмотрел непонимающими глазами на ребят и что-то сказал, однако слов не было слышно, только шевельнулись губы. И упал лицом в землю. К нему подбежал Маткович.

— Боже мой! — воскликнул он. — Да у него в черепе дыра!

Вереш встал. Гитлеровцы уже не стреляли. Забрав убитых, они скрылись в лесу. Вереш наклонился над Яри, медленно перевернул его на спину. Спереди, пониже адамова яблока, по шее текла кровь, но само лицо было чистым.

— Нужно его похоронить, а? — спросил Вереш. По голосу чувствовалось, что он никак не может успокоиться.

— Нужно, — сказал Бодра. — Но только не здесь: в скале могилы не вырыть.

Вереш кивнул. Свой пулемет он отдал Матковичу.

— Хорошо, я понесу, — согласился тот.

— Один не сможешь, — сказал Бодра. — Дорога скользкая. Я тебе помогу.

Они и вдвоем-то еле дотащили пулемет до дома старика. Темнело, ветки кустов цеплялись за одежду, мешая идти. Все страшно устали. Маткович и Йенци несли мертвого Яри.

— Вот и врача не нашли, — заметил печально Вереш.

Старик-углежог бродил перед домом. Увидев Бодру с солдатами, он бросил окурок и поспешил ему навстречу.

— Убит? — спросил он, подойдя поближе к Яри.

— Да, — ответил Вереш.

— Плохо дело. А я не знаю, как вам и сказать о вашем друге…

— Что с ним? — спросил Бодра.

— Застрелился… Опять начал кричать, что больше не может, а когда я к нему подошел, он уже застрелился.

Вечером ребята ничего не могли есть.

— Кусок не лезет в горло, — проговорил Маткович.

И лишь когда дочь старика принесла молока и поставила на стол перед ними, они, не поднимая глаз, поели.

— Завтра мы их обоих похороним, — сказал Бодра.

— Завтра, — заговорил старик, — за вами придут из той роты. Здесь снова был их дозор, так примерно в полдень.

— В каком они селе?

— Не знаю. Где были, оттудова ушли: жандармы за ними гнались.

«Значит, мы все же встретились с той ротой», — мелькнуло у Бодры в голове.

— А вы? — обратился он к Верешу. — Я вам не приказываю, сами решайте.

Вереш ответил, что выбора у них нет.

— Я убил человека, — продолжал он. — Это ужасно. Но я думаю, что поступил правильно.

Он ушел в кладовку и лег там на сено. Ребята последовали за ним.

Бодра так устал (это была уже не обычная усталость), что даже спать не хотел. Он вышел во двор и немного походил по холоду. Над «каменной скамеечкой королевны» стояла тишина. Медленно взошла луна. Подмораживало, и деревья, росшие вокруг домика углежога, тихонечко начали потрескивать.

ЛИВЕНЬ

Когда Пато и его жена вошли в контору, Мишкеи оторвался от работы и локтем отодвинул документы на край стола. Его давно мучило любопытство: что за человек этот Иштван Пато, о котором он уже не раз слышал? И вот Пато перед ним. Не высок, но и не мал, не толст, но и не худ. Сложен превосходно. Гордо посаженная голова, прямая осанка, рукава рубашки, закатанные по локоть, обнажают сильные, загорелые руки, будто вырезанные из орехового дерева.

«А руки-то у него не крестьянские, — не без удивления заметил Мишкеи, но зависти не почувствовал. — Мои и то больше…»

На вид Пато можно было дать лет пятьдесят, а то и больше: виски уже посеребрила седина. Через весь лоб до переносицы тянулся глубокий багровый шрам, отчего лицо его казалось холодным и угрюмым. Правда, взгляд теплых глаз, мягкие очертания губ и густые усы вроде бы говорили о его покладистом характере.

— Добрый день, — сказал Пато таким тоном, словно отрекомендовался: «А вот и я заявился».

И чуть-чуть опустил плечи. Сделал он это почти незаметно, но от Мишкеи это не ускользнуло. Такое движение обычно делает грузчик, которому долго, до боли напрягая мышцы, приходится держать на плечах тяжелую ношу, а потом, сбросив груз на землю, удается наконец с облегчением расслабить плечи.

А председатель, опершись ладонями о стол и подавшись всем корпусом вперед, с сияющим лицом и вытянутыми трубочкой губами ждал, что еще скажет вошедший. Однако по голосу Пато и его жесту Мишкеи понял, что тот больше ничего не намерен говорить. Этот спокойный и сильный человек уже все сказал тем, что пришел в контору кооператива. Председатель в этот момент был похож на свата, который только что произнес речь перед родителями невесты и с умилением ждет торжественного «да». Украдкой разглядывая Пато, Мишкеи вспомнил, как председатель, чуть ли не ежедневно изливавший ему душу, все время расхваливал Пато, едва о нем заходила речь: «Умнейший крестьянин! Если он вступит в кооператив, то за ним все село повалит! А как он умеет ходить за лошадьми и коровами! От такого человека пользы больше, чем от безвозмездной государственной ссуды в сто тысяч форинтов!» Таким восторгам не было конца и краю. Вот почему сейчас председатель с трудом сдерживал охватившую его радость.