Unknown

Именно здесь между отчимом и матерью наконец-то произошла окончательная размолвка. Как обычно, все началось с драки — плохой драки даже по их меркам. Каннингем повалил мою мать на пол и начал ее избивать. Я попытался вмешаться, но он поднял меня над головой и отшвырнул, как тряпичную куклу, в стену. Моя сестра убежала из дома к единственному человеку, у которого она могла искать защиты, — к дяде Генри. Вызвали полицию, но к тому времени, когда они приехали, Каннингем скрылся, а я второй раз в своей юной жизни потерял сознание и был доставлен в больницу.

Двадцать четыре часа спустя меня забрал дядя Генри. Он был красивым мужчиной, ростом метр восемьдесят, самым высоким из всех братьев, с широкими плечами и крупными руками. Он всегда был аккуратно одет, и в этот день на нем было светло-коричневое пальто от Кромби⁸ до колен, темные брюки и блестящие коричневые туфли-броги. Внешний вид для него многое значил. Он был мужчиной, который нравился женщинам и знавший, что он их привлекает. Дядя никогда не покупал дешевую одежду, предпочитая подождать, пока сможет позволить себе лучшую вещь по последней моде.

— Выгляди на миллион долларов, и люди будут относиться к тебе как к миллиону долларов, — сказал он мне однажды.

В то утро, пока он вез меня домой, Генри был необычайно молчалив. Изредка он задавал вопросы о Каннингеме, о том, как давно это происходит, бил ли он раньше меня, моих брата и сестру, и так далее. Я откровенно отвечал. На его лице застыла непроницаемая маска.

Приехав домой, даже я, привыкший к непредсказуемой жестокости отчима, был потрясен. Все в доме напоминало поле боя: мебель опрокинута, по полу были разбросаны обломки. Посреди всего этого сидела мама, обхватив руками тело, медленно раскачивалась и рыдала. На ее лице были следы жестокого избиения. Генри сказал, чтобы я пошел и приготовил чай. Он сел напротив нее, и из кухни я услышал, как он тихо говорит:

— Ты же знаешь, Мэри, что так не может больше продолжаться.

Прошло несколько минут, прежде чем моя мама ответила.

— Я знаю, Генри, знаю. Но что же мне делать? Мне нужно воспитывать четверых детей.

— Но это не выход, Мэри. Что бы ни ждало нас впереди, оно не может быть настолько же плохим, как сейчас.

В этот момент вошел Каннингем, и Генри поднялся, чтобы встретить его.

— Думаю, тебе лучше на время уехать, Уолтер, пока все не уляжется.

Думаю, что даже Каннингем был потрясен сценой, которая предстала перед ним. Его лицо выглядело осунувшимся и побледневшим.

— Я просто хочу поговорить со своей женой. Просто поговорить, и все.

Генри покачал головой.

— Сейчас не самое подходящее время. Отложи это на пару дней, Уолтер.

Каннингем начал заводиться.

— Это мой дом! Кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать в моем собственном доме?

— Я знаю, что это твой дом, но это дети моего брата. Так не может продолжаться, Уолтер, просто не может…

Каннингем был глупым человеком, злобным, мелочным и задиристым, но его следующие слова оказались самыми глупыми из всех, что он когда-либо произносил.

— Так, ты, пошел вон! — Он жестом указал в сторону заднего дворика.

Мы все были ошеломлены. Я посмотрел на своего младшего брата, Аллана, тот стоял с открытым от изумления ртом. Генри тоже с трудом понимал происходящее. На его лице, обычно бесстрастном, промелькнула улыбка недоверия. Когда он заговорил, его голос был очень тихим и сдержанным.

— Не думаю, что ты действительно этого хочешь, Уолтер. Почему бы тебе просто не провести несколько дней вдали от дома, и все уладится само собой.

Каннингем пришел в ярость.

— Это мой дом!!! — Заорал он. — Никто не может указывать мне, что делать в моем доме! — Он подошел к задней двери. — Теперь выметайся вон!

— Хорошо, Уолтер, если это то, что тебе нужно на самом деле…

Именно тогда я понял разницу между по-настоящему крутым парнем и треплом. По-настоящему крутые парни никогда не теряли самообладания и не повышали голоса — им это просто было не нужно. Генри был очень жестким человеком. Одно время он даже работал боевиком в одной из крупных лондонских фирм. Через несколько секунд после того, как он вышел на улицу, мы услышали первый крик Каннингема. Я ухмылялся от дикого восторга, когда они становились все громче и громче, и наконец перешли в скулёж. Через несколько минут Генри вернулся и, проходя через дверь, проверил, не осталось ли пятен крови на его безупречном Кромби.

— Он уехал к своим родственникам на несколько недель — он решил их навестить и дать тебе время подумать, Мэри. — Это все, что сказал наш дядя…