Unknown

Большинство из нас полагало, что англо-ирландское соглашение было ошибкой. Даже Маргарет Тэтчер в своих мемуарах признает, что она, возможно, «зашла слишком далеко». Протестантская община расценивала его как предательство, такого же мнения придерживалось и большинство офицеров Королевской полиции Ольстера. Ощущение нелояльности было тем острее и тяжелее, что этот договор подписала Тэтчер, убежденная юнионистка. И это был премьер-министр, который в свое время противостоял шахтерам, выиграл войну за шесть тысяч миль от нас и имел силы противостоять ИРА во время их голодовок.⁸³ Это было похоже на то, как если бы близкий и обожаемый друг внезапно вонзил нож вам в спину. Многие констебли на Теннант-стрит в знак протеста вышли из состава Полицейской федерации. Полицейские силы могут охранять порядок в районе только с согласия их жителей, а такие районы, как западный Белфаст или Кроссмаглен, не охраняются: их патрулируют. Традиционно мы всегда пользовались согласием протестантской общины, но одним росчерком пера у нас его отняли.

Будучи сторонним наблюдателем, я ощущал давление не так сильно, как местные парни. Они жили в протестантских общинах и пили в протестантских барах, и каждый из них в преддверии подписания соглашения столкнулся с растущими требованиями общины присоединиться к протесту, заболев или подав в отставку. По счастью, тогда у нас ушло на больничный не больше сотрудников, чем уходило в обычное время, потому что в тот день Шэнкилл взорвался. Повсюду вспыхнули беспорядки. Не успели мы взять под контроль один, как вспыхивал другой. Сначала это были просто бегавшие, бросавшие камни толпы, которые разбегались, как только мы подгоняли к ним наши бронированные полицейские микроавтобусы, но уже в первый день с наступлением темноты стали появляться вооруженные люди. Первые перестрелки велись по-ковбойски: одинокие стрелки с пистолетом или дробовиком стреляли в нас с боковых улиц. Я очень быстро научился различать, какие снаряды являлись пулями, отлетающими от борта броневика, а какие камнями. Один человек с двуствольным ружьем выскочил из машины и выстрелил из обоих стволов в стоявший позади него автомобиль. Мы очутились в самом центре беспорядков, со всех сторон в нас летели бутылки с бензином, и я смотрел, как стрелок исчезает в толпе. Один из моих коллег сказал, что в этот момент я напоминал бешеную собаку, увидевшую бифштекс, до которого она не может добраться.

Около полуночи головную машину патруля, состоявшего из двух автомобилей, заманили в заранее организованную засаду в Баллисиллиане. Возле проезжавшей мимо машины была взорвана мина (к счастью, сработала она лишь частично), затем боевики открыли огонь из мощных винтовок. Это была уже не ковбойская перестрелка. Нас инструктировали, что если у нас нет иного выхода, мы не должны выходить из машин. Именно в этот ужасный период беспорядков меня впервые назвали «черным ублюдком». Будучи белым, как призрак, я удивился, почему бунтовщики выбрали именно такую форму оскорбления, и один из моих товарищей просветил меня. Когда Королевская полиция Ольстера только формировалась, полицейская форма была гораздо более темного зеленого цвета, а сотрудники носили длинные черные форменные пальто.

Насилие утихло рано утром. Большинство из нас спали в участке, так как в районе все еще сохранялось напряжение, чтобы рисковать выезжать на гражданском автомобиле. Шэнкилл выглядел как зона боевых действий, но экстремисты еще не сдались, видя в нас, полицейских, дублинских громил. Нам придется заплатить.

Дом первого полицейского загорелся около часа ночи. Бунтовщики начали последовательно выжигать из своих домов всех полицейских, которые жили на Шэнкилл-роуд или в близлежащих районах. Пожарных, прибывавших в район для тушения пожара, забрасывали камнями и бутылками с зажигательной смесью. Я отправился на место одного из происшествий и обнаружил пятидесятилетнего резервиста, который сидел посреди улицы, пока горел его дом. Молчаливая, ненавидящая толпа из пятидесяти или около того человек наблюдала за пожаром с расстояния всего в несколько футов. Выйдя из бронемашины, я внимательно вглядывался в их лица. Никогда не забуду этого выражение самодовольного удовлетворения. Я подошел к констеблю запаса, крупному мужчине, который плакал как ребенок. Пока его дом не занялся полностью, его удерживали на расстоянии, но несмотря на это, он смог броситься внутрь и спасти какие-то пожитки, хотя и сильно обжег руки. Когда я помог ему встать на ноги, он показал на молчаливую толпу и произнес:

— Со мной это сделали они, мои соседи.

Я поднял немногочисленные вещи, которые он успел вытащить из огня. Рядом со мной упал камень. Я медленно огляделся. У людей в толпе все еще сохранялось такое же удовлетворенное выражение лиц. Мне так хотелось, чтобы здесь оказался взвод парашютистов в специальном снаряжении для борьбы с беспорядками.

На стенах появилось новое граффити, гласившее: «Вернись домой к настоящему огню. Вступай в ряды Королевской полиции Ольстера».