Когда мы возвращаемся в гостиную, они уютно устроились на диване, пьют вино и смеются, как два старых приятеля.
— У вас двоих такой вид, будто вам весело, — говорит Деклан.
Слоан улыбается ему.
— Просто девчачьи разговоры. Присаживайся.
Глядя на Рейну, которая сидит, поджав под себя босые ноги, и ее великолепные сиськи вываливаются из выреза платья, я говорю: — Я думаю, пришло время закругляться. У нас был напряженный день. Я уверен, что моя жена хотела бы лечь спать.
Слоан смеется.
— Я уверена, что один из вас так бы и сделал.
У меня горят уши, но я не могу отвести взгляд от Рейны. Она смотрит на меня из-под ресниц с непроницаемым выражением в глазах. Как будто у нее есть какой-то секрет. Я надеюсь, что этот секрет касается моего твердого члена, потому что он уже возбуждается.
Она поворачивается к Слоан.
— Большое вам спасибо, что пригласили нас в гости. Ты замечательная хозяйка. Я надеюсь, что скоро мы будем чаще видеться.
Слоан говорит: — Детка, мы будем
Деклан говорит: — Ты не поедешь в этот чертов Париж без меня. — Слоан улыбается ему.
— Хорошо, милый. — Она поворачивается обратно к Рейне. — Мы будем в отеле Costes, где останавливаются все крутые знаменитости. У них есть
Деклан громко повторяет: — Ты не поедешь в Париж без меня!
— Я знаю, милый. Так что я позвоню тебе и сообщу все подробности, хорошо, Рейна?
— Звучит заманчиво, — отвечает Рейна, вставая. Она ставит свой пустой бокал на кофейный столик, когда Слоан поднимается, затем они обнимаются.
Я не знаю, почему при виде их обнимающихся у меня сжимается грудь и в горле образуется комок, но это так. Судя по выражению лица Деклана, он не чувствует себя настолько уж затуманенным из-за сложившейся ситуации.
Бедный ублюдок. Следующие несколько дней он проведет, пытаясь отговорить Слоан от идеи поехать в Париж, которая, как мы все знаем, с треском провалится.
Мы прощаемся и направляемся к машине. Как только мы устраиваемся и Киран везет нас по извилистой дороге из поместья, Рейна поворачивается ко мне.
— Я беспокоюсь о Лили. Ты можешь выяснить, что там происходит?
Я беру ее за руку и тихо говорю: — С ней все в порядке, девочка. Они благополучно добрались до Мексики.
— Ты с ней разговаривал?
— Нет. Я разговаривал с одним из мужчин, которые их отвезли.
— Когда?
— Сегодня утром.
Солнце село несколько часов назад, поэтому света мало, но я все еще могу достаточно хорошо видеть ее лицо, чтобы уловить вспышку гнева в ее глазах.
— Этим утром, — повторяет она холодным голосом. — Когда ты не разговаривал со мной.
Я провожу рукой по волосам, вздыхая.
— Да. Я сожалею об этом.
Сглотнув, она отводит взгляд. После минутного молчания она говорит: — Тебе не нужно извиняться.
— Я должен извиниться, вел себя как осел.
Она качает головой.
— Тебе не нужно ничего объяснять. Я понимаю.
Что-то в тоне ее голоса — и в том, как ее рука пассивно лежит в моей, как дохлая рыба, — заставляет меня нервничать.
— Что именно ты понимаешь?
— Я просто имела в виду, что ты заслуживаешь уединения. Ты не обязан делиться каждой маленькой мыслью, которая у тебя на уме. Я знаю, тебе нужно пространство.
Когда она осторожно убирает свою руку из моей, я беру ее за подбородок и поворачиваю ее голову к себе. Выражение ее лица пустое. В ее глазах читается отстраненность. Она ушла в себя, куда-то, где она не хочет, чтобы я до нее добрался.
К черту это дерьмо.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Ничего.
Она снова сглатывает. Я думаю, это говорит о том, что она взволнована, но старается не показывать этого.
Я не потерплю всю эту гребаную чушь. Я хватаю ее и сажаю к себе на колени.
Она выдыхает и закрывает глаза, бормоча: — Начинается.
— Ты чертовски права, начинается! Киран, заткни уши, приятель!
Он показывает мне поднятый большой палец и включает радио. Держа Рейну, я сжимаю ее в объятиях и слегка толкаю, рыча: — Поговори со мной, гадюка. Что, черт возьми, происходит у тебя в голове? И не говори больше ”ничего", или я тебя отшлепаю.
Ее глаза вспыхивают. Она шипит: — Попробуй, ирландец. Я в настроении пролить немного крови.
Хотя я беспокоюсь о том, что ее гложет, я ухмыляюсь.
— Вот и моя Дьяволица. Теперь начинай говорить.
— Что это за патологическая потребность у тебя все обсуждать?
— Это называется быть взрослым. А теперь перестань прятаться от меня и выкладывай все начистоту, женщина.
Жесткая и колючая, как кактус в моих руках, она свирепо смотрит на меня.
— Я собираюсь воспользоваться твоим предложением позволить мне жить в моем собственном доме.
Это ошеломляет меня. Задетый, я спрашиваю: — Почему?
— Я не обязана тебе ничего объяснять.
Ладно,