Unknown

 Конечно, появляется дервиш, конечно, корабли подожгли, и, конечно, Сеид отступает. Декорации меняются, мы видим блестящий гарем, спасение его обитательниц, освобождение Гюльнары, пленение Конрада.

 Сцена в темнице. На циновке в оковах лежит всеми покинутый Конрад. Дрожащее пламя одинокой лампы едва освещает тяжелую решетку огромных ворот, ведущих в его камеру. Несколько минут никакого движения. Зрителю позволяют полностью увериться в безнадежности положения героя. Его жизненное поприще завершено, надежна его темница, стражники его неподкупны, оковы не разорвать. Завтра он проснется, и его посадят на кол. Вдруг раздается слабый звук, столь слабый, что зрителю он кажется случайным. В темных воротах появляется белый силуэт: это охранник или палач? Ворота осторожно открываются, и на авансцену кроличьей поступью выскакивает женщина. Гюльнару играет девушка с телом пэри и душой поэтессы. Царица гарема движется взволнованным шагом, в левой руке она держит лампу, за поясом ее воздушного платья - кинжал. Она беззвучно подходит к узнику. Конрад спит! Как же так, он спит, в то время как тысячи оплакивают его крушение и погибель, а она ходит туда-сюда в беспокойстве, не в силах уснуть! Тысячи мыслей блуждают на ее раскрасневшемся лбу, она смотрит на зрителей, и ее черные глаза вопрошают, почему этот Корсар столь дорог ей. Она возвращается и поднимает лампу в изящной белой руке, чтобы осветить лицо узника. Неотрывно смотрит на спящего, медленно дрожащей рукой прикасается к кинжалу и вздрагивает от ужаса. Гюльнара вновь прикасается к кинжалу, он выпадает из ее жилетки и падает на пол. Корсар иросыпается, смотрит удивленно, видит женщину не менее прекрасную, чем Медора. Смутившись, она рассказывает ему о ситуации, в которой оказалась, говорит, что ее скорбь столь же неизменна, как ее обреченность. Он клянется, что готов умереть, он неустрашим, думает о Медоре, но забывается в объятиях Гюльнары. Гюльнара бледнеет, когда Корсар клянется в любви к другой. Она не может скрыть свою страсть. Он удивлен и признается, что считал ее возлюбленной своего врага Сеида. Гюльнара вздрагивает, услышав это имя, расправляет плечи и горько улыбается:

 »Любить жестокосердого Сеида! О нет, не он - любовь моя!'.

 Актеры играли превосходно. Зрители разразились привычными аплодисментами восхищения. Мадам Каролина аплодировала, постукивая пальчиком по вееру. Сам великий герцог подал сигнал к аплодисментам. У Вивиана никогда прежде не возникало столь сильного чувства, что слова бесполезны. Вдруг его руку сжали. Он оглянулся - это была баронесса. Она облокотилась на спинку кресла, и, хотя делала всё возможное, чтобы скрыть волнение, слеза о судьбе несчастной Медоры скатилась по ее щеке!

 

 

 ГЛАВА 8

 

 В вечер оперной премьеры ко двору прибыли придворные молодой эрцгерцогини - невесты кронпринца Райсенбурга. В свиту входил старый седобородый генерал, который учил ее императорское высочество оружейным приемам, а также - ее наставник и исповедник, древний беззубый епископ. Их юная хозяйка должна была приехать несколько дней спустя, и прибытие столь важных представителей ее свиты свидетельствовало о начале долгой череды роскошных празднеств. После обмена комплиментами и табакерками его королевское величество пригласил гостей на смотр пяти тысяч солдат и пятидесяти генералов, назначенный на следующее утро.

 Армия Райсенбурга была экипирована лучше всего в Европе. Никогда нигде не видали людей с грудью более пухлой, с усами более нафабренными, в более белоснежных гетрах. Великий герцог был военным гением и изобрел новый фасон воротников кавалерии. Его королевское величество очень хотел удивить старого седого наставника своей будущей дочери умелыми эволюциями и представительностью своих легионов. Дело было тонкое, в конце намечались тактические учения, во время которых зрителям предстояло увидеть наиболее изощренные эволюции и наиболее сложные маневры, которые человеческие существа придумали для того, чтобы уничтожать себе подобных или избегать уничтожения. Фельдмаршал граф фон Зоншпеер, главнокомандующий объединенных сил его королевского величества великого герцога Райсенбурга, после настоятельной просьбы монарха соизволил провести учения лично.