Unknown

Я кивнула Бобби, который, улыбнувшись и не прекращая петь, кивнул в ответ. Подняв брови, он махнул большим пальцем через плечо в гору, очевидно, указывая, куда отправился Джейми. Бобби не выказал ни малейшего удивления, увидев меня в одной сорочке и шали – без сомнения, он подумал, что я, воодушевленная особенно теплым деньком, тоже направлялась к ручью мыться.

Eudail mhòir a shluagh an domhain

Dhòirt iad d’ fhuil an dè

’S chuir iad do cheann air stob daraich

Tacan beag bhod chrè.

(Самый великий - возлюбленный мой,

Засыпан лежит в могиле сырой.

На колу на дубовом его голова,

Тело в могиле остыло едва).

Òbhan, òbhan òbhan ìri

Òbhan ìri ò!

Òbhan, òbhan òbhan ìri

’S mòr mo mhulad ’s mòr.

(Горе мне, горе мне, горе!

Горе – бескрайнее синее море!)

Коротко махнув им рукой, я свернула на тропинку, которая вела вверх по склону к поляне на горе. Все называли это место «Новым Домом», хотя единственным признаком того, что однажды там будет стоять дом, были штабеля спиленных бревен и множество вбитых в землю колышков с натянутой между ними веревкой. Они отмечали расположение и размеры здания, которое Джейми собирался построить взамен Большого Дома, когда мы вернемся.

Я заметила, что Джейми передвинул колышки. Большая гостиная теперь стала еще шире, а в задней комнате, предназначенной под мою хирургическую, появился своего рода нарост - вероятно, отдельная комнатка под кладовую.

Сам архитектор, совершенно голый, сидел на бревне и обозревал свое королевство.

– Меня дожидаешься, да? – спросила я, снимая шаль и вешая ее на ближайшую ветку.

– Так и есть, – улыбнулся он и почесал грудь. – Я подумал, что вид моей голой задницы, скорее всего воспламенит тебя. Или, может, это был зад Бобби?

– У Бобби нет задницы. Ты в курсе, что у тебя ниже шеи нет ни единого седого волоска? Интересно, почему это?

Он взглянул вниз, рассматривая себя, но это была правда: среди огненной массы его волос – всего несколько серебристых прядей. Но борода, которую недавно Джейми тщательно и мучительно сбрил, словно тронутая инеем, была густо усеяна белым. Волосы на его груди по-прежнему были темно-каштановыми, а те, что пониже – пушистой массой ярко-рыжих.

Глядя вниз, он задумчиво почесал густую кущу.

– Думаю, он прячется, – заметил он и, приподняв бровь, посмотрел на меня. – Не хочешь подойти и помочь мне его отыскать?

Я подошла и услужливо опустилась на колени. Пропавший объект на самом деле хорошо просматривался, хотя, надо сказать, после недавних погружений выглядел, скорее, удрученно и был довольно интересного бледно-голубого оттенка.

– Что ж, – сказала я после минутного созерцания. – Мне говорили, большие дубы растут из крошечных желудей.

От тепла моего рта по всему его телу пробежала дрожь, и я невольно протянула руки, обхватив ладонями его яички.

– Святый Боже, – произнес он, легко возложив руки мне на голову, словно благословляя. – Что ты сказала? – спросил он спустя мгновение.

– Я говорю, – на секунду оторвавшись, чтобы вздохнуть, сказала я, – что нахожу «гусиную кожу» весьма эротичной.

– То, отчего она появляется, гораздо эротичней, – заверил он меня. – Сними свою рубашку, Сассенах. Я почти четыре месяца не видел тебя обнаженной.

– Ну… да… не видел, – неохотно согласилась я. – И я не уверена, что хочу, чтобы ты смотрел…

Бровь подлетела вверх.

– Это еще почему?

– Потому что я неделями находилась в помещении без солнца и физических нагрузок, если уж говорить об этом. Вероятно, я выгляжу как одна из тех личинок, которых можно найти под камнями – жирная, белая и влажно-мягкая.

– Мягкая? – повторил он, расплываясь в улыбке.

– Влажно-мягкая, – произнесла я с достоинством, обняв себя руками.

Сжав губы, он медленно выдохнул и, склонив голову набок, принялся разглядывать меня.

– Мне очень нравится, когда ты упитанная, но я прекрасно знаю, что сейчас это не так, – сказал он, – потому что с конца января, обнимая тебя каждую ночь, я ощущаю твои ребра. Что касается белизны – сколько я тебя знаю, ты всегда была белой, так что большим потрясением это для меня не станет. Ну, а если говорить о влажной мягкости… – он протянул руку и, шевельнув пальцами, поманил меня, – думаю, мне это понравится.

– Хм-м, – произнесла я, все еще колеблясь. Джейми вздохнул.

– Сассенах, – сказал он, – я же говорю, что не видел тебя обнаженной четыре месяца. Это значит, что если ты сейчас снимешь рубашку, то будешь самым прекрасным из того, что я видел за это время. Не думаю, что в моем возрасте могу вспомнить дальше этого.

Рассмеявшись, я без дальнейших возражений поднялась и потянула за тесемки на горловине рубашки, потом, слегка извиваясь, помогла сорочке соскользнуть и лужицей опуститься у моих ног.

Джейми закрыл глаза. Затем, глубоко вздохнув, снова их открыл.

– Я ослеплен, – тихо сказал он, протягивая ко мне руку.

– Ослеплен, как от солнца, отраженного широкими снежными просторами? – спросила я с сомнением. – Или как если бы столкнулся лицом к лицу с Горгоной?