Unknown

Новое место потребовало некоторых размышлений и серьезных тайных дискуссий между Джейми и Йеном. Не в пещере виски. Большинство понятия не имели о том, где она находится, но некоторые знали. Джозеф Вемисс, его дочь Лиззи и оба ее мужа – я ощутила почти восторг, что дошла до состояния, когда могла без заминки думать о Лиззи и двух Бёрдсли, – все они по необходимости знали о тайнике виски. И перед тем, как мы уедем, местоположение пещеры нужно будет показать Бобби и Эми, раз уж они будут заниматься виски в наше отсутствие. Арчи Багу не говорили о том, где расположен тайник, но, скорее всего, он был в курсе.

Джейми был твердо уверен: никто не должен знать, что в Ридже вообще есть золото, не говоря уж о его местонахождении.

– Только позвольте просочиться слухам, и все здесь будут в опасности, – сказал он. – Ты же помнишь, что произошло, когда Доннер рассказал своим ребятам, что у нас тут есть драгоценности.

Конечно, я помнила. Я все еще просыпалась посреди ночных кошмаров от приглушенного «Вумф!», когда взорвались пары эфира, слыша, как со звоном стекла и треском дерева грабители разрушали дом.

Иногда в этих снах я бесплодно металась туда-сюда, пытаясь кого-то спасти, – вот только кого? – но всегда натыкалась на запертые двери, глухие стены или объятые пламенем комнаты. А иногда, приросшая к месту, я стояла, не в силах пошевелить ни единым мускулом. А огонь полз вверх по стенам и с изысканной жадностью пожирал одежду и вспыхивал на волосах трупов, лежавших у моих ног, захватывал мою юбку и, пробираясь по ней выше, окутывал ноги пылающей паутиной.

Когда я смотрела на выгоревшее пятно посреди поляны, которое когда-то было моим домом, то все еще чувствовала всепоглощающую печаль – и глубокую очистительную ярость. Но, тем не менее, после каждого из таких сновидений я должна была утром выходить на улицу и снова смотреть на то место: чувствуя запах мерзлого пепла, идти мимо холодных руин, чтобы утолить огонь, горящий в моих глазах.

– Да уж, – сказала я, плотнее закутываясь в шаль. Мы стояли и, глядя вниз на руины, разговаривали возле кладовой над ручьем. Холод пробирал меня до костей. – Ну… и где же, тогда?

– В Пещере Испанца, – сказал Джейми, и я моргнула, глядя на него.

– Где?

– Я покажу тебе, a nighean (девушка (гэльск.), – прим.пер.), – ответил он, улыбаясь. – Когда снег растает.

НЕОЖИДАННО НАГРЯНУЛА ВЕСНА, и вода в ручье поднялась. Раздувшийся от тающего снега и питаемый сотнями крошечных водопадиков, которые стекали и прыгали по склону горы, бурно плескавшийся ручей ревел у моих ног. Я чувствовала его холод на лице и знала, что буквально за несколько минут вымокну до колен, но это не имело значения. Свежие зеленые стрелолисты и волосистые лютики обрамляли берега, поднявшаяся вода вырывала из почвы некоторые растения и, кружа, отправляла их вниз по течению. Другие же из последних сил цеплялись корнями за жизнь, в то время как их листья тянулись за бегущими струями. В укрытии берегов под водой извивались темные сплетения кресса. Их свежая зелень и была моей целью.

Моя фуражная корзинка была наполовину заполнена папоротником и вьющимися побегами. Хороший большой пучок свежего нежного кресса, хрустящего и холодного, прямо из ручья, отлично покроет дефицит витамина С, образовавшийся за зиму. Я сняла ботинки и чулки и, немного поколебавшись, скинула также шаль и платье, забросив их на ветку дерева. В тени нависавших над ручьем серебристых березок было холодно, и я слегка задрожала, но, проигнорировав холод, подоткнула полы рубашки и вошла в поток.

Его холод игнорировать было сложнее. Ахнув, я чуть не выронила корзинку, но, нащупывая путь по скользким камням, добралась до ближайшего переплетения соблазнительной темной зелени. Буквально за секунды мои ноги онемели, однако от исступленного азарта добычи и вожделения салата я перестала ощущать холод.

Довольно много заготовленной нами пищи было спасено от огня, поскольку она хранилась в хозяйственных постройках – в кладовой над ручьем, в амбаре и в коптильне. Овощной подвал, однако, оказался разрушенным, а вместе с ним погибли не только морковь, лук, чеснок и картошка, но и большая часть тщательно припасенных мною сушеных яблок и дикого ямса, а еще большие свисающие гроздья изюма – все, что должно было сохранить нас от разрушительных последствий цинги. Травы, конечно, тоже превратились в дым вместе с остальной моей хирургической. Правда, осталось большое количество тыкв и кабачков, потому как они был сложены в сарае. Но любой устанет от пирогов с кабачками и суккоташа (блюдо из молодой кукурузы и бобов, – прим. пер.) после пары месяцев… Ладно, на второй день, если говорить обо мне.