Unknown

– Давай договоримся, – слизав глазурь с большого пальца, предлагает он. – Я пущу тебя в свою комнату, а ты в свою очередь позволишь мне хотя бы разок распустить там с тобой руки. Двенадцатилетний я был бы невероятно впечатлен.

– Ох, а говорят, рыцари перевелись.

– Боже, сейчас подумал, ты поладишь с моей бабушкой. Вообще-то я побаиваюсь, если ты, Марго, мама и бабуля окажетесь в одной комнате. Не уверен, что смогу справиться с последствиями.

Хочу сказать Люку, что это похоже на вызов, который я готова принять, когда он тянется к телефону.

Тот стоит на беззвучном режиме, и экран светится от пришедших сообщений. Не знаю, когда он проверял его в последний раз, но с нами Люк уже добрых двадцать минут. Там, наверное, не меньше десятка смс. Чувствую, как начинаю хмуриться, хотя не знаю, почему.

– А что вы все собираетесь делать после? – спрашивает он, и мне интересно, замечает ли он, как говорит, переводя взгляд от экрана и обратно, попутно просматривая сообщения.

– Вообще-то, – я начинаю вставать, – я, наверное, уже пойду.

– Тебе пора? – спрашивает Люк и тут же бросает телефон на плед. Он выглядит разочарованным, и мне приходится попридержать свою восторженную реакцию на это.

Харлоу встречается со мной взглядом, и – несмотря на всю неловкость между нами и прохладную отстраненность, которую я все еще замечаю в ее глазах, – я вижу, почему она по-прежнему одна из важных людей для меня. Над моей головой как будто загорелась сигнальная лампочка: она тут же встает и, глядя на часы, на ходу придумывает объяснение, почему нам всем пора уезжать.

Миа следует ее примеру и помогает Лоле собрать корзину и сложить плед.

– Когда мы снова встретимся все вместе? – спрашивает Марго у девочек, сверяясь с календарем в телефоне. Пока они утрясают планы, Люк тянет меня в сторону.

– Ты завтра работаешь? – спрашивает он.

Сначала я думаю соврать, но потом решаю, что в этом нет смысла. Мне нравится Люк, и я хочу с ним дружить.

Харлоу против дружбы точно ничего не будет иметь против, а то, чем он занимается с кем бы то ни было из своего телефона, не мое дело.

– Да, – кивая, отвечаю я. – У Фреда.

– Моя печень немного передохнула, так что я, возможно, зайду.

Он может быть таким милым, когда того захочет, и это жутко раздражает.

– Я буду там. Не забудь взять побольше долларовых купюр. Машина сама себя не купит.

– Ты всегда можешь подработать стриптизом, – говорит он, но тут появляется Марго и отпихивает его от меня.

– Я очень рада с тобой познакомится. Если понадобится помощь, чтобы напоить этого парня, звони в любое время.

Она удивляет меня, притянув в свои объятия, и я обнимаю ее в ответ, встретившись взглядом с Люком через ее плечо.

– Это становится моим любимым хобби, – говорю я ей. – Может, нам уже пора организовать клуб.

Люк

– Нет, спасибо, – говорит бабушка маме, которая принесла блюдо. – Я не буду спаржу, Джули. Она белая, и у меня складывается впечатление, что я ем маленькие пенисы.

Папа захлебывается глотком вина, Марго закатывает глаза и еле сдерживает хохот.

Наша столовая светлая и просторная, с пастельными обоями и большой люстрой, висящей над обеденным столом ручной работы. И обстановка слишком изящная для такого рода разговоров, которые обычно начинаются с появлением бабушки.

Я с обожанием улыбаюсь ей.

– Ты поэт, бабуль.

– Мама, – предупреждающе говорит ей папа, а потом мне: – А ты не поощряй ее.

– А что? – она невинно округляет свои бледно-голубые глаза. – Ты их видел, Билл? Прошла целая вечность, с тех пор как я меняла тебе пеленки или подтирала тебе зад, так что не могу предположить, похожи ли они на твой…

– Передашь мне хлеб? – перебивает ее Марго.

Бабушка берет корзинку с хлебом и дрожащей рукой протягивает ее моей сестре.

– Нет, ну честно, – она качает головой. – Пенис – это настолько странно выглядящий орган. Если в мои времена у меня была бы возможность стать лесбиянкой, я бы точно выбрала этот вариант, – бабушка взмахивает рукой. – Хотя я не говорю, что мне не нравилось убираться после наших безумных детей или готовить твоему отцу пятьдесят лет к ряду.

– Обалдеть, – бормочет Марго.

– Женские тела куда приятней, – задумчиво продолжает бабушка. – Грудь, ноги и всякое такое.

Я подношу к губам стакан воды и смеюсь.

– Смейся-смейся, – бабуля показывает на меня тонким пальцем. – Ты любишь свой пенис больше всего на свете.

Поднимаю брови, как бы говоря: «Ну, ты не ошиблась», – но мама сдавленно говорит:

– Энн. Люк не…

Не законченное предложение повисает в наступившей тишине.

– Что не? – спрашивает бабушка. – Не любит свой пенис? Не говори глупостей. Марго мне говорила, что у Люка много лет не было постоянной девушки, но ты только взгляни на его улыбку, – она снова показывает на меня. – Ни один парень в его возрасте не будет так улыбаться без толпы готовых на все женщин вокруг, если ты улавливаешь мою мысль.

– А она права, – говорю я.

– Люк Грэхэм Саттер! – шипит на меня мама. – Ну что это такое!