Университеты

– Простите, Ва-аше Высокопревосходительство, – от волнения коллежский советник принялся заикаться, как бывалоча в детстве. Дёрнув уголком рта, Лев Павлович не стал прерывать подчинённого, приняв вид иконописного мученика от бюрократии, терзаемого тупоумием подчинённого.

– Как частное лицо, – потея, продолжил посольский столь же многословно, понимая недовольство начальника, но не находя в себе сил собраться, – без упоминания…

Волею посла причастившийся к высокой политике, да притом не как рядовой винтик бюрократической машины, он отчаянно нервничал, не находя в сём приключении решительно ничего интересного для себя лично. Человек, напрочь лишённый инициативы, и обожествляющий чины по азиатскому совершенно образцу, коллежский советник плохо подходил для переговоров такого рода…

… и именно поэтому Урусов оставил свой взгляд на нём. Очень уж тонкая сложилась ситуация, и понадобился именно идеальный, пусть и боязливый, исполнитель, а не бойкий авантюрист, способный вести самостоятельную игру. Или хуже того… думающий, что способный.

– Предложил этому… Возмутителю Спокойствия, – коллежский советник счёл уместным обозначить имярека, не называя имени, – прекратить инсинуировать на Российскую Империю…

Вытянувшись ещё сильней, посольский сглотнул нервно, и окончил наконец фразу, срываясь на фальцет:

– … в каком бы то ни было виде!

«– Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не смущать[42], – мелькнуло в голове Урусова, – но не настолько же!».

– Намёками пояснил, – продолжил коллежский советник, от которого несло потом и страхом маленького человечка, вовлечённого в игры Сильных Мира Сего против воли, – что излишняя резвость его вредит переговорам.

– И что наш Возмутитель Спокойствия? – поинтересовался Урусов у замолчавшего подчинённого со снисходительностью человека, лишённого земных слабостей.

– Рожу сделал, Ваше Высокопревосходительство! – выпалил тот, пойдя багровыми пятнами, неприятно выделяющимися на белом рыхлом лице.

– Ну-ну… – посол посчитал нужным успокоить подчинённого, – не вы же рожу корчили.

– Так точно! То есть никак… – коллежский советник умоляюще посмотрел на начальника.

– Рожу, и… – вздохнул Урусов, презирая подобное земноводное пресмыкание.

– Препохабную, Ваше Высокопревосходительство! Ну… я дальше как приказывали, ни на шаг не отступал от инструкций!

Вспомнив о точном выполнении приказов, бюрократ выпрямился, и на кратчайший миг вокруг грузной, нескладной его фигуры соткались бумажные доспехи, украшенные причудливой гравировкой подписей, печатей и служебных инструкций. Обретя некоторое спокойствие в точном исполнении указанного, далее он рассказывал уже несколько спокойнее.

– … простите, Ваше Высокопревосходительство, он велел передать, что согласен, но ровно до тех пор, пока противная сторона, то бишь мы, – коллежский советник с занудством прожжённого бюрократа решил пояснить очевидное, – придерживаемся неких конвенционных правил. В противном случае, он оставляет за собой право на самые решительные действия, вплоть до самых Средневековых. Простите…

– Да вы-то тут причём, Геннадий Андреевич? – вздохнул Урусов, – Ещё что?

– Да, Ваше Высокопревосходительство! Я счёл уместным… как и велели! – оговорился посольский, – Выразить некий скепсис…

– И? – Урусов поднял бровь, всячески давя раздражение.

– Переглянулся с… этим, – коллежский советник замялся, боясь называть имена, – адъютантом Снимана! И рожи у них в тот момент были, ну препохабнейшие! Этот… Возмутитель Спокойствия, пальцы этак, будто загибать начал, да тут же остановился. Конверт…

Геннадий Андреевич завозился, доставая из внутреннего кармана бумаги, влажные от пота.

– П-простите, Ва-аше… – задрожал он губами и голосом, близкий к панике.

– Прощаю! – Лев Павлович вырвал бумаги, – Ну?!

– Сказал, что это – копия, и при не конвенционном поведении с нашей стороны, они все пойдут в дело. И… что это только – раз, и даже – пол раза, а на всё про всё пальцев на ногах не хватит! И…

– … простите, – срываясь на фальцет и оттягивая ворот, выпалил коллежский советник, повторяясь самы пошлым образом, – Ещё он велел… передал, что некоторые из этих «разов» – бомба помощней «Федота-стрельца»!

– Та-ак… – Урусов торопливо распечатал конверт, и выпученными глазами уставился на…

… карикатуры на Его Величество, обыгрывающие со всех сторон титул «Самодержец», неизменно пошло и…

… талантливо.

– Экая скотина! – вырвалось у посла.

– Скотина как есть! – поддержал коллежский советник с готовностью, на что Лев Павлович только поморщился.

– Ступайте, Геннадий Андреевич, ступайте! Да… к вам никаких претензий нет, не переживайте. Напротив… да-да, напишу представление…

Отмахнувшись от благодарностей, и дождавшись, когда дверь наконец закроется, Урусов разложил карикатуры на столе, разглядывая их с видом человека, приговорённого к виселице. Почти три десятка, и надо думать, рисовать их мещанин Егор Панкратов может едва ли не каждый день, не слишком-то утруждаясь. Пусть не самого монарха, но на его семью, на друзей, на министров…