Уна

Я подняла на него глаза. Нет, он все не так понял. Я совсем не скучала. Но ведь я должна знать. Должна понять, что случилось со мной после того, как маму бросили со скалы. Почему старик не любил меня, но жил со мной на острове. Может, я все-таки тролль и он скрывал это от всех, а сам меня боялся?

Мы высадились на Веретене под вечер. Эльмар рухнул без сил на камни, едва втащив лодку на берег. Я огляделась. Тут ничего не изменилось без меня, совсем ничего. Те же камни, тот же мох. Только плавника много-много, ведь некому больше его собирать, сушить и топить им печь. Я пошла к нашему дому.

– Надо было сказать, что твой остров так далеко! – крикнул мне вслед Эльмар. – Нам придется тут заночевать! Мама с ума сойдет… Сама будешь с ней объясняться!

Я кивнула.

Дом был на месте, только дверь упала да ставни вырваны из петель, наверное, ветром. Я постояла на пороге. Потом зашла.

Уже опустились сумерки, и в доме было темно. Но мне и не нужен свет, чтобы вспомнить тут все. Я погладила печку. Поправила свои детские сапожки у порога. Села на свою кровать. Вспомнила, где старик хранил масло для бакенов, налила его в лампу и зажгла свет. Потом вспомнила слова Эльмара, пошла собирать плавник. Я разожгла печь и снова огляделась. В этот момент в дом зашел Эльмар и сказал:

– О, тут уютно.

– А где тулукт?

– Пошел исследовать остров. Не волнуйся, он придет, когда захочет.

Эльмар сел на кровать старика, а я вдруг поняла, что здесь кто-то был. Был совсем недавно. Книга, которой молился старик, пропала. Кто же мог приплыть сюда? Ралус? И только за книгой? Я оглядела полки с тетрадями, они все были на месте. Ладно, мне его книга и не нужна, самое главное я надеялась найти не в ней.

– Я буду читать всю ночь, а ты спи.

Эльмар кивнул и положил отсыревшее одеяло старика на печку, чтобы просушить, а я достала первую тетрадь.

Я с трудом разбирала, что там было написано. Многие слова были размыты и смазаны, а какие-то – густо зачеркнуты. Некоторые страницы размокли и спрессовались в один толстый лист, некоторые съела плесень.

Тетради были скучные. Погода, улов, повседневные дела двух стариков. Когда-то их было двое здесь – мой старик и его жена Йолари. Иногда случались выдающиеся события: «Йолари собрала три ведра ягод!» (и никто, кроме меня, не сможет понять, что это действительно событие), «молодая тюлениха запуталась в сетях, сильно поранилась. Долго лечил ее, дурочку, и она так привязалась ко мне, что теперь ни за что не хочет уплывать», «кончилось масло для ламп, надо будет плыть на Элишу, объяснять тамошнему наместнику, что без масла лампы на бакенах гореть не будут». Да, скучные, однообразные подробности, но это моя жизнь, мое детство, мой остров, и я читала тетрадь за тетрадью, узнавая того, кто был моим миром еще совсем недавно.

Я удивлялась, что старик в тетрадях, а значит, и в своей голове был совсем другим, не таким, каким был со мной. Он любил свою жену, хоть иногда и ворчал на нее, он жалел животных и птиц, подкармливал их, как мог, и всегда помогал им. И вообще получалось, что он был добрым и люто ненавидел только вандербутов – злобных людей с большой земли, которые совершали набеги на острова. Как я поняла, и родители, и братья старика погибли от их рук, а ему, совсем молодым, пришлось уйти в бакенщики на пустынный остров, чтобы выжить. Я бы не поверила даже, что это его тетради, если бы не помнила, что он писал в них каждый день. Я часто засыпала под шуршание пера по бумаге. А запахом бурых водорослей, из которых он варил чернила, пропах весь наш домик.

Эта тетрадь начиналась страшно. Прямо на первой странице были слова, которые размыло «водой» – подумала я. «Слезами», – поняла, когда смогла разобрать слова.

«Они убили ее! Они убили! Йолари моя, моя Йолари! О, будьте вы прокляты, будьте вы прокляты все до единого!»

Буквы скакали и прыгали, будто человек не мог совладать с пером, унять дрожь. Но дату следующего дня он вывел исправно:

Июль, двенадцатый день, пятый год Серого тюленя