Уна

Отправил сегодня мою Йолари к Воротам смерти. Все сделал как надо: смастерил из хорошего, прочного плавника плот, одел ее в лучшее платье, привязал веревкой к плоту и отпустил в последний путь. Была ясная, безоблачная погода, такая редкая здесь, и Ворота смерти чернели на синем небе. Легкого пути тебе, любимая моя Йолари, свидимся. Потом пошел к четырем валунам, она так любила это место, шутила все, что это четыре дружка-тролля пришли ее проведать. Съел там кусок сыра. Йолари, Йолари! Как мне быть без тебя? Всю жизнь мы были вместе, с тех пор, как сорок восемь лет назад я увидел тебя на пристани, в белом платье с синим поясом. Какая ты была красивая, всю жизнь такая красивая… Что они сделали с тобой, эти проклятые всеми ветрами нелюди, что они сделали! Никогда я этого не забуду, всю жизнь, что мне оставлена, буду проклинать их всех. Их черные глаза, их паршивые черные волосы, их голоса, их род весь до скончания веков! Прости меня, Йолари! Прости, что они не убили меня вместе с тобой! Для того и не убили, чтобы сделать еще больнее, еще хуже, чем смерть.

Я перевернула страницу. Почерк выровнялся, чернила уже не расплывались. Я забралась на кровать и стала читать дальше…

Дневник моего острова

Июль, день тридцать первый, пятый год Серого тюленя

Я все еще дрожу и не могу прийти в себя. О, семь прях, для чего вы меня так испытываете?! Наш остров и мое сердце не успели зализать раны от побоища, в котором погибла моя милая Йолари, и я только-только решился снова вернуться к своим записям, а сегодня море выбросило на наш берег младенца. Младенца!

Сначала я не поверил своим глазам. После вчерашнего шторма весь берег устлан рыбой. И ребенок тоже показался мне рыбой. Синей тощей рыбой. И только когда я нагнулся, чтобы посмотреть, не сильно ли она протухла… Семь прях! Рыба открыла глаза и уставилась на меня! А потом протянула ручку со сжатым кулачком.

Плохо помню, что дальше делал. Кажется, схватил ее поскорее, это девочка, да, бросился в дом. Хорошо, что я с утра жарко натопил, печка была еще теплая, я сунул ее прямо в золу. А потом кинулся к нашей упрямой козе, давай, милая, мне нужно немного молока! Нацедить я смог всего кружку, все-таки я уже доил ее утром, коза обиженно блеяла. Как же Йолари ее называла, эту глупую скотину? Никак не могу запомнить их имен. Не важно.

Я нашел тряпку почище, намочил ее в молоке и сунул девочке в рот. Она так и лежала в печке. И сразу начала сосать тряпку. Семь прях, как же страшно мне стало, когда я представил, что теперь будет! Я один на этом проклятом острове, а тут еще младенец!

Август, день первый, пятый год Серого тюленя

Всю ночь я держал ее на руках. Она сосала тряпочку, смоченную в молоке, и была такая синяя! Я жарко натопил печь, сжег почти весь плавник, что был у меня запасен. Хорошо, что штормом принесло много нового, сегодня разложу его на просушку.

Это была страшная ночь, я все боялся, что она умрет. Но она сопела, хрипела и писалась, у меня уже не осталось тряпок, чтобы заворачивать ее. К утру я так устал, что стал бояться уронить ее. Тогда я привязал старой рубашкой ее маленькое тельце к своему животу и уснул, лежа на спине.

День пятый

Не успеваю записывать. Я больше не пью молоко, отдаю девочке, сам питаюсь мидиями, рыбой и водорослями. Ей я даю молоко и рыбный бульон. Я привязываю ее к себе и хожу, собираю плавник, моллюсков, все, что принесло нам море. И не могу перестать думать о том, как она оказалась тут? Она ведь новорожденная, я уж понимаю в этом, у меня же пять младших братьев было, я помню, какими эти котята рождаются, а один раз сам принимал у матери роды, когда отец задержался в шахте. Эту девочку прибило к берегу через несколько часов после рождения. Но кто выбросил ее в море?

День одиннадцатый