Улыбнись мне, Артур Эдинброг

– Просто в Галлаке у всех стражей были тигры, и мне они очень нравились, – поделился Артур. – Так что это скорее дань ностальгии.

– Ух ты. А расскажи поподробнее о том университете.

Рассказы Артура о его учёбе в Галлаке оказались просто замечательными. В них фигурировала компания лёгких на подъём друзей, множество студенческих приключений, розыгрыши преподавателей, отчаянные влюблённости, глупости, дерзкая охота на болотных гулей (читай, зомби) и многое другое…

Артур показал мне шрам в виде аккуратной дырки под ключицей – след от рога единорога, которого они как-то решили поймать.

Ещё – прядку тёмно-зелёных волос на затылке, такую тонкую, что, если не приглядываться, и не заметишь, – «подарок» от лесной ведьмы, которую Эдинброг умудрился разозлить тем, что обыграл её в карты.

А ещё – золотистый крестик-стежок на лбу под чёлкой. Сувенир с той ночи, когда они бегали наперегонки по острым крышам университета, пока в одном месте кровля не оказалась прогнившей, и Эдинброг не провалился прямо в кабинет декана. После чего не придумал ничего лучше, чем с помощью колдовства мимикрировать под гобелен на стене. Уловка сработала, но… Заклинание он закрепил криво. И ещё две недели ходил с вышитой задницей дракона во всю физиономию. А одна ниточка так и не исчезла даже годы спустя.

– Можно потрогать? – попросила я, и Артур, убрав со лба вечно встрёпанные волосы, чуть наклонился ко мне. От него слегка пахло свежескошенной травой и ещё чем-то терпким и неуловимым.

Я потрогала стежки. Пальцы не ощутили никакого крестика. Кожа и кожа. Гладкая. В исследовательском азарте я надавила сильнее и слегка потёрла.

– Эй! – возмутился Эдинброг. – Я тебе не счастливая статуя, чтобы меня полировать.

– Ну не скажи… Нас скоро ждёт первый экзамен, так что любые добрые приметы приветствуются! – подмигнула я, но руку всё-таки убрала.

– В нашем мире самая добрая примета – это накануне важного мероприятия увидеть мерцающее созвездие Анемона. И в этом смысле я уже спокоен, – Артур кивнул, указывая подбородком куда-то в безграничную черноту неба.

Видимо, созвездие было где-то там.

Но я не знала, где именно, и потому попросила подробностей:

– А что из этого – оно?

– Вон те пять лепестков под особенно яркой звездой, видишь?

– М-м-м. Не уверена. Нет.

Артур показал пальцем:

– У них ещё будто дымка в центре.

– А, справа от младшей Луны-Крика, что ли?

– Ох, нет, совсем нет… Давай так.

Эдинброг поднялся, подошёл ко мне сзади, а потом сел вплотную, раскинув ноги по сторонам – будто мы устраивались в аттракционе-вагонетке один за другим. Потом Артур приобнял меня за плечи, потянулся вперёд, прижав свою щеку к моей, взял моё запястье и вытянул уже обе наших руки в небо…

– Зажмурь левый глаз. А я зажмурю правый. Тогда наши точки зрения почти совпадут, – проговорил Артур. Негромко, чтобы не оглушить меня – он был так близко, – из-за чего его голос прозвучал неожиданно мягко. От этого у меня внутри что-то тихо тренькнуло.

Я сделала, как он просил, хотя, признаться, в тот момент уже не так уж и думала о созвездии Анемона. Это непрошеное волнение, вдруг поднявшееся в груди, заставило меня замереть, почти не дыша. Во рту пересохло, сердце колотилось где-то в горле, и я тихонечко молилась всем на свете богам – единым, языческим, даже местному, – чтобы Артур не заметил моей реакции на его близость.

Но факт остаётся фактом: точность «небесных» указаний в такой позе была определённо лучше, и я в конце концов честно принялась искать небесный Анемон.

– Теперь видишь? – шепнул Эдинброг, и его тёплое дыхание пробежало по моему уху.

– Да, – признала я с лёгкой горечью, потому что Артур теперь наверняка отодвинется, а мне, несмотря на всю неловкость, было странно-приятно так сидеть: лопатками чувствовать, как бьётся его сердце.

Но Артур не отодвинулся, как я ожидала. Он перевёл прицел наших рук на запад:

– А вот это – созвездие Киновари. Говорят, оно загорается в годы большой войны или большой любви. Киноварью звали девушку, дочь кузнеца, жившую в мире Гало двадцать тысяч лет назад…

А потом ещё созвездия. И ещё.

И ещё…

Мы опомнились только, когда далеко внизу, под нами, вдруг по секторам стал гаснуть свет на территориях кампуса.

– Скоро полночь, – со скрытым сожалением сказал Артур. – Нам пора возвращаться.

Он вызвал нойдича. Обратно мы летели неспешно и как-то даже сонно. Я обнимала Эдинброга, сидящего впереди, и в какой-то момент вдруг решилась положить голову ему на плечо.

– Какая ты тёплая, – сказал он, и голос у него был непривычно добрым.

Впервые за все дни в Форване я засыпала с улыбкой на лице.

25. Снова здравствуй, Каприз

В пятницу я проснулась от многоголосого пения флейт и рожков. Сразу пахнуло атмосферой Средневековья: таким гомоном раньше встречали знатных особ.

Артур тихо напевал что-то в ванной – и, чёрт возьми, обворожительно напевал. Я сразу же вспомнила, как в горах он нашёптывал одну за другой легенды о галианских звёздах, и в животе стало горячо. Подозреваю, в тот раз у него просто сел голос на холоде, но эффект впечатлял.