Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии

— Вот-вот!— прервал милиционера Ромка.— Потому и спрашиваю. Не надо никаких специалистов.

— Почему не надо? — удивился лейтенант Барханов.— Как же иначе установить сумму вознаграждения?

— А я ничего не хочу,— вполне спокойно заявил Ромка, повергнув всех в новое изумление — быть может, большее, чем восхищение самим сданным кладом.

Жаль, что нельзя сфотографировать устное Заявление, иначе Мумин Ахмедович непременно велел бы Андрею израсходовать на него остатки пленки и электрического тока, сгущенного в батареях фотовспышки.

Видя общее недоумение и растерянность, Ромка внятно повторил:

—Я сдаю клад просто так, понимаете? Я отказываюсь от вознаграждения. Мне ничего не надо. Хочу только, чтобы эта древняя ваза была выставлена в музее или в нашей школе. В кабинете истории...

Как тут не прийти в изумление! Ромка отказывался от вознаграждения за клад. Жертвовал четверть его стоимости. И это — Ромка, который все еще грешил тем, что отнимал у первоклашек в буфете пятаки? И это — Ромка, который не гнушался купить десяток билетов на какой-нибудь громкий фильм, чтобы в последнюю минуту «уступать» их уже по рублю за штуку, объясняя, что «почему-то не пришел друг, а сдачи с рубля у меня нет».

—Не надо специалистов,— еще раз громко сказал Ромка.— Я отдаю даром.

Это было невероятно. Но факт оставался фактом. Ваза и древние деньги, как змеиные кольца на картинке откопанной Ромкой вазы, опутали Андрея, Мумина Ахмедовича и лейтенанта Барханова своей достоверностью, очевидностью. Они были здесь, рядом, на столе. И здесь же было громогласное заявление самого Ромки об отказе от вознаграждения.

— Андрей...— прошептал Мумин Ахмедович.— У тебя... Это... пленка осталась?

— Четыре кадра еще есть,— отозвался Никитенко.

— Может, ты с Ромой заодно и на огород его сходишь? Пусть он покажет тебе место, где он выкопал это чудо. Сними и его, что ли...

Андрей пожал плечами.

—Могу, если надо. Пошли на огород.

Было ясно, что портретам отличников на Доске почета придется потесниться. Оно и понятно. Пятерка — не клад, ее в милицию не сдашь. И вознаграждения за пятерки пока не платят.

Оперативности Андрея можно позавидовать. На другой день ворох до сияния отглянцованных снимков дыбился на столе Мумина Ахмедовича — в том самом месте, где накануне стояла потрясшая нас ваза. Директор, а с ним и все, кто был в тот момент в кабинете, рассматривали снимки и хвалили Андрея. Школьный летописец поработал на славу. Теперь история школы не имела пробела — дивное событие вовремя и подробно запечатлено.

В тот же день три фотографии были прикноплены к Доске почета. Вся школа толпилась у фоторепортажа о выдающейся находке и неслыханном благородстве Ромки. Сам Ромка, выждав, когда у снимков скапливалась особенно пухлая толпа, медленно шествовал мимо любопытных, и тогда кто-то из них обязательно восклицал:

— Смотрите! Вот он сам идет!..— и толпа глазела на Суровцева.

Да, это была слава! Ромка впитывал ее и разбухал на глазах. На третий день он так уверовал в собственное величие, что стал считать себя достопримечательностью школы и всего поселка — не хуже найденной вазы и древних денег в ней. Пожалуй, Ромка не протестовал бы, если бы уже и его самого толпа у Доски почета попыталась сдать лейтенанту Барханову, как величайшую редкость. Хоть за вознаграждение, хоть — даром...

Правда, на другой день после этого события приключилось вот что. На уроке истории Ромку Суровцева вызвали отвечать. Идти к доске Ромка отказался.

— Не учил?— огорчился учитель.— Что ж, поставим два.

— Я же вчера вазу сдавал!— возмущенно воскликнул Ромка.— И деньги... Разве вы не знаете?

Ручка учителя, опасно зависшая над журналом, дрогнула и остановилась.

—Бесплатно сдал...— дожимал Ромка.

— Правда, сдал...— уже хором скандировал класс.

Учитель вздохнул:

—Да я и сам знаю... Но при чем тут урок? Разве ученику, нашедшему клад, в награду разрешают не учить уроки?

Двойки он так и не поставил. Целую неделю продержался Ромка на своей славе. Целую неделю не выходил к доске, и каждый раз учителям было совестно ставить двойку тому, кто своим славным поступком наделал столько доброго шума в школе.

А через неделю меня и Андрея ждал сюрприз. Нас пригласили приехать на телевидение. Детская газета организовала заключительную передачу, посвященную итогам юннатского конкурса под названием «У природы нет плохой погоды». А мы с Андреем в этом конкурсе победили — он сфотографировал, а я написал заметку про то, как мы спасали от гибели выползших на тротуар раззяв-улиток. Одно удивляло нас, какое же это будет подведение итогов, если мы уже давно извещены, что победили, а месяц назад даже получили по почте главный приз конкурса — пишущую машинку «Москва»?! Но Мумин Ахмедович все объяснил.

— Мне звонили из редакции,— сказал он, почему-то стараясь отводить глаза в сторону.— Просили напомнить, чтобы вы обязательно привезли с собой в студию пишущую машинку. Так что не забудьте...

—- А зачем машинку обратно в Ташкент везти?— удивился я.— Забирают, что ли? Передумали награждать?