Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии

Заглянув в класс, секретарша директора тетя Зина поманила пальчиком нашего учителя Эммануила Львовича и с таинственным видом подала сложенную бумажку. Эммануил Львович пробежал глазами текст, потом призывно помахал переданной ему запиской, подзывая Андрея Никитенко:

— Иди сюда, национальный герой школы. Это директор о тебе пишет. Кличет тебя для неотложного дела.

Андрей подошел и уставился в записку.

— Вслух читай,— с улыбкой сказал учитель.— Тут секретов нет, пусть все знают, какие люди есть в нашей школе.

Мы заволновались. Да и как не прийти в беспокойство — никому из нас Мумин Ахмедович никогда не присылал личные послания во время урока. Чем же так отличился вдруг Андрей? Вроде бы всегда на виду у всех. Ну, скромник!

Впрочем, все сразу же разъяснилось, хотя сама записка задала нам новую загадку.

Андрей прочитал вслух директорскую депешу: «Уважаемый Эммануил Львович! Прошу Вас разрешить Андрею Никитенко срочно взять в лаборатории фотоаппарат и зайти ко мне, требуется экстренно сфотографировать на Доску почета девятиклассника Романа Суровцева, совершившего редкий и благородный поступок. Заранее благодарю за содействие».

Выходит, вовсе не Андрей герой, хотя он и знаменит на всю школу как фотограф. Герой-то — девятиклассник Ромка Суровцев! Герой!.. В это трудно было поверить. Ромка Суровцев, старший брат нашей Кати, всю предыдущую свою жизнь, проходившую у всех на виду, отличался в чем угодно, но достижений в области благородства, насколько мы его знали, не имел и малейших. Его подвиги удивляли бессмысленностью, а беспричинный и злой смех пугали

Это именно он связал однажды хвосты четырех котов крестовиной веревки, чтобы проверить, как побегут они на все четыре стороны, топчась на месте...

Как-то зимой, шутки ради, Ромка вынес из школы швабру, остановил какого-то первоклассника, приказал опешившему малышу развести в стороны руки, затем уже сам продел в оба рукава швабру, пропустив ее за спиной перваша, глухо застегнул на нем пальто, нанизал портфель на рукоять швабры и только тогда велел зареванному бедолаге топать домой. Ромку, конечно же, нашли родители распятого на швабре малыша. Но Суровцев предпочел объясниться с ними легким смехом, заявив, что малыш проучен за неуважение к старшим — видишь ли, не сдернул шапку и не поздоровался, когда проходил мимо Ромки.

Это он, Ромка Суровцев, хохмы ради пропустил через мясорубку торт, заготовленный к собственным именинам, и в результате поданный к столу на лягане в виде приторного фарша.

А начинались эти его дикие проказы с того, что еще в пору, когда он был первоклассником, выловил в аквариуме школьного зооуголка шесть золотых рыбок, отнес добычу домой в литровой банке, поставил на зажженную плиту сковороду и пустил рыбок плавать в оливковом масле. Когда его спросили, почему он заживо изжарил рыбок, юный живодер презрительно скривился:

— Никакие они не золотые. Притворялись только. Ни одна не попросила пощады, ни одна не обещала вместо меня в школу ходить. Разочаровался... А золотые просят. Даже у Пушкина об этом написано...

Это он Пушкина проверял на честность...

Если бы в пушкинской сказке, вместо добродушного горемыки-старика, рыбку выловил Ромка Суровцев, не стал бы он мелочиться, как тот рохля-старик, не просился бы вместе со своей жадиной-старухой в бояре да дворяне. Ромка сходу приказал бы золотой рыбке, чтобы она назначила его директором школы. От желаний Ромки Суровцева любая золотая рыбка утонет, океан закипит и испарится, а спелый помидор обратно позеленеет, вспять...

Когда Андрей прочитал вслух записку директора, наши взоры, ясное дело, скрестились на Кате — Ромкиной сестре. Пусть скажет спасибо, что глаза — не зеркала, а взоры — не солнечные лучи: испепелили бы мы Катю. Мы ожидали, что она тотчас объяснит, за что Андрея похищают прямо с урока, чтобы обессмертить с помощью фотоаппарата благородный лик ее старшего братца Ромки — пожирателя золотых рыбок и вязальщика кошачьих хвостов. Но Катя не торопилась излечить наше любопытство, а только сказала, горделиво пальнув глазами по сторонам:

— Видали, какой у нас Ромка? Всем нос утер! Слыхали, что директор пишет? «Благородный поступок...» Что, съели?!

Гордость — дело неплохое. Но зачем же ею других по головам дубасить?

Войдя с фотоаппаратом в кабинет директора, Андрей увидел там вот какую картину. Ромка Суровцев, скромно потупя взор и скрестив руки на коленях, сидел на краю дивана, а Мумин Ахмедович возбужденно кричал в телефонную трубку:

— Милиция?.. Это милиция?.. Товарищ лейтенант, у нас случилось радостное происшествие. Вы будете у себя? Отлично! Минут через двадцать к вам явится наш ученик. С какой повинной? Что вы! Не с повинной, а с находкой. С кладом!..

На столе директора стояла облепленная глиной фарфоровая ваза. Сквозь налипшие комья на боку вазы была видна любопытная картинка: трое мужчин, увитые толстыми змеиными кольцами, тщетно пытались высвободиться из плена. Поймав взгляд Андрея, Мумин Ахмедович восхищенно пояснил: