Уинстон Черчилль

Черчилль готовился к новым объяснениям с Рузвельтом, он готовился обсудить с ним свою интерпретацию ялтинских соглашений, но вмешались высшие обстоятельства. Спустя несколько часов после написания телеграммы с просьбой “не преувеличивать советскую проблему” Рузвельт скончался. Лишь в Берлине испытали (цитируя Геббельса) “чувство экстаза”. Столицы антигитлеровской коалиции померкли в трауре.

Смерть Рузвельта была, безусловно, огромной утратой для Черчилля. Он сумел найти общий язык с покойным президентом, он сумел преодолеть гордость и уступить, заняв при этом место самого привилегированного союзника Америки. Но, как ни грубо это звучит, перемена в Белом доме давала Черчиллю новые возможности. Рузвельт исходил из концепции “четырех полицейских” в мире, где его связи со Сталиным и Чан Кайши были абсолютно существенными. Новый президент - Гарри Трумэн не был “отягощен” такими идеями. Пока он не обрел необходимого опыта, его следовало использовать. По крайней мере, призрак мира, в котором ось глобальной политики приходит через Вашингтон и Москву, отодвинулась. Черчилль поспешил начать корреспонденцию с новым американским президентом.

Тот крайне нуждался в быстрой ориентации. Вокруг было немало советников Рузвельта, но президент унес с собой в могилу самые сокровенные замыслы - он был подлинным и единоличным главой американской внешней политики. Если Гопкинс и напоминал полковника Хауза при президенте Вильсоне, то именно в этот момент почти полная потеря здоровья лишила его необходимой энергии.

Итак, Черчилль нуждался в Трумэне, а Трумэн - в помощи британского премьера. Нет сомнений, что для прежнего сенатора из глубинного штата Миссури Черчилль был величиной наполеоновского масштаба, и он относился к нему - по крайней мере, на первом этапе - с должным пиететом.

Первые же слова Черчилля Трумэну раскрывают суть его подхода: “Важно как можно скорее показать миру единство наших взглядов и действий”. По прямому указанию премьер-министра А.Иден, направляясь из Лондона на конференцию в Сан-Франциско, остановился в Вашингтоне. Черчилль требовал быстрой и точной оценки того, что представляет собой неожиданно возникшая новая фигура мировой политики. У Идена были и более конкретные поручения: передать президенту Трумэну “наши впечатления о происходящем в Москве и Варшаве”. Английский министр иностранных дел встретился с президентом дважды. Иден был известен талантом обаяния, и в данном случае приложил все силы. Выполняя поручение своего шефа, Иден изложил президенту Трумэну позицию Лондона: Советский Союз следует поставить “лицом к реальностям”, более того, его следует заставить признать “англо-американскую мощь”.

Трумэн был предрасположен поступать жестко и, выбирая между Москвой и Лондоном, не колебался - последний был бесконечно ближе и столь удобно покорнее. Неважно, что отчуждение Москвы грозило мировыми осложнениями. Генерал Гроувз докладывал невероятные вещи из Аламогордо, и в целом, приход “века Америки” было трудно оспорить. Англичанин же говорил именно то, что от него в данном случае хотели услышать.

Сила и искусство дипломатии Черчилля на данном этапе сказались в том, что он сумел представить иррелевантным рузвельтовский мир “четырех полицейских”, он сумел внушить Трумэну представления о Советском Союзе, как о нарушающем в свою пользу совместные договоренности, достигнутые в Ялте, он сумел заронить нужные сомнения в лояльности Москвы.

Черчиллю в чрезвычайной степени сопутствовало то обстоятельство, что президент Трумэн стремился максимально сократить недели и дни своего внешнеполитического ученичества. По существу в тот решающий апрель у Трумэна были четыре авторитета, основываясь на взглядах которых он формировал свою дипломатию: адмирал Леги, стоявший значительно жестче и правее основного состава советников и министров; посол Гарриман, который более всего боялся как бы либерал из глубинки Трумэн не оказался слишком мягким; госсекретарь Стеттиниус, покидающий федеральную службу - не сомневавшийся в том, что Трумэн назначит собственного главу внешнеполитического ведомства; четвертым источником информации, идей и концепций для Трумэна стал всеми признанный мастер своего дела Уинстон Черчилль. Британский лев не упустил золотой возможности воздействовать на взгляды нового лидера Запада.

Черчилль буквально с трепетом ждал сообщений от Идена. И облегченно вздохнул, когда развернул телеграмму: “Новый президент США будет неустрашим в отношении Советов”. Леги на противоположной стороне океана записал в дневник: “Занятая президентом жесткая позиция оставляет русским выбор из двух курсов: Принять предлагаемую нами политику в отношении Польши или выйти из мировой организации… Советы всегда знали, что мы обладаем мощью, теперь им придется узнать, что у нас есть и решимость”.