Упоминание о Содоме встречается в сочинениях Страбона «География», у Иосифа Флавия в «Иудейских древностях», в сочинениях Корнелия Тацита. Название Содома, от которого также произошло понятие «содомия», позднее стало словом нарицательным для обозначения девиантного сексуального поведения, по своей сути греховного, исходя из текстов священного Писания. Хотя, в культуре и развлечениях древнего Рима «содомия» была широко распространена и не считалась смертным грехом, как среди патрициев, так и среди плебеев.
Характерно, но основная идея, заложенная в перевод на русский последней 14-ой строки сонета 112 состояла в том, что конечная цезура строки была заполнена с ссылкой на упоминание «омертвелого Содома». Интуиция исследователя подсказывала мне, что подобная риторически смысловая трактовка строки 14 с большей степенью вероятности могла соответствовать христианскому миропониманию Уильяма Шекспира, как верующего христианина: «Что весь мир, кроме того, мне кажется омертвелым (Содомом)».
Таким образом, переводу на русский заключительных строк сонета 112, была придана выразительность в духе мировоззренческой позиции, присущей Шекспиру при помощи литературного приёмом «аллюзия» с прямой ссылкой на притчу из Библии о «Содоме и Гоморре» (Быт. 19:1–14). При этом, традиция поэта, при написании сонетов была оставлена неизменной, это когда при наличии ссылок на Евангелие сохранялся нерелигиозный характер самих сонетов.
17.05.2023 © Свами Ранинанда «Уильям Шекспир Сонеты 12, 112. William Shakespeare Sonnets 12, 112»
Poster 2023 © Swami Runinanda: «William Shakespeare Sonnets 33, 34, 35»
Portrait of Philip Herbert, 4th Earl of Pembroke by Anthony van Dyck (c.1634)
William Shakespeare Sonnet 33 «Full many a glorious morning have I seen»
William Shakespeare Sonnet 34 «Why didst thou promise such a beauteous day»
William Shakespeare Sonnet 35 «No more bee grieve at that which thou hast done»
_____________________
«One of the greatest geniuses that ever existed,
Shakespeare, undoubtedly wanted taste».
«Шекспир — это один из величайших гениев, что когда-либо
существовал, несомненно, желаемый отведать».
Гораций Уолпол (Horace Walpole 1717—1797), «Letter to Wren», 1764
По мере изучения сонетов Шекспира, у меня возникало желание понять причину зацикленных на якобы сексуальном контексте сонетов в аргументациях современных критиков от академической науки. Впрочем, более углублённое изучении творческого наследия гения драматургии показало, что исследования и выводы критиков сводились к повторению закоренелых стереотипов и штампов в их диссертациях на соискание учёной степени.
Обветшалые штампы заполонившие тезисы научных статей критиков, в которых царит смакование сексуальных версий, далеко выходящих за рамки психологического портрета драматурга, где Шекспира гомосексуал. Критики, словно в унисон друг другу вторят версии, в конечном счёте приводящие в лабиринты укоренившихся заблуждений, которые, как в кривом зеркале отражают современное развращённое видение закостенелого и пахнущего нафталином академического консерватизма.
Неудивительно, что столь упрощенческое видение внутреннего мира Шекспира стало причиной недопонимания поэтического символизма в их критических публикациях. Где автор сонетов использовал новаторские методы с помощью зашифрованного иносказаниями символизма в качестве инструмента для формирования подстрочника, в котором им были скрыты детали эпизодов, не только своей личной жизни, но и придворного окружения.
Вполне очевидно, что истоки шекспировского поэтического символизма берут своё начало от символизма сборника «Партенофил и Партенофа» Барнабе Барнса.
Вследствие чего, подавляющее большинство сонетов, содержащих слова-символы служили для раскрытия подстрочника, входя в число «непонятных сонетов» в понимании критиков от академической науки.
Но, как показало время, всё движимое по инерции, также как и закостенелое видение в науке, не прорастающее зелёными побегами свежих идей в конечном счёте обречено на застойное усыхание и забвение.
Построенный на характерных литературных образах шекспировский символизм формировал подстрочник практически всех тестов сонетов, где поэт, действительно — «раскрыл свою душу» читателю. Но строки сонета служили для меня исключительно в качестве материала, на основании которого был шаг за шагом построен психологический портрет великого поэта и драматурга, впоследствии послуживший мне для поиска новых находок и открытий при переводе сонетов.