Угол атаки

– Угу, меня в пенсионерскую, а тебя для молодых и борзых.

Ожидание затягивалось. В зале становилось душно, пассажиры выходили кто покурить, кто подышать. Зайцев ерзал-ерзал, но не усидел, выцыганил у Ивана двухкопеечную монетку и побежал в очередной раз звонить жене, которой было уже получше, но Лев Михайлович боялся, что если она увидит его на скамье подсудимых, то давление снова поднимется.

Отец подошел к нему, когда зал почти опустел. Иван улыбнулся, а папа погладил его по плечу, как делал, только когда сын был совсем маленький.

– Слушай, пап, – спросил Иван, – а как ты пережил, что не сможешь больше летать?

Отец пожал плечами.

– Правда, как? Ты никогда не говорил об этом.

– Ваня, с моего года из ста ребят трое живых осталось. Что я жив, это уже было чудо, поэтому я не привередничал и не особенно по небу тосковал, просто дышал мирным воздухом и не мог надышаться. Жизнь сама по себе была подарком, что бы в ней ни происходило. Ну а потом этот чудесный свет потускнел, конечно. Я понял, что должен быть достоин того, что я жив, и воспитать самых достойных детей. Сам не имел права на ошибку и тебе такого права не давал.

– И Стасику.

– И Стасику, – согласился отец и вздохнул: – Ты вот у меня родился через десять лет после Победы, а уже совсем взрослый, и парни, опоздавшие воевать, уже на пенсию выходят, а все никак не зарастет эта рана. Все отзывается…

– Ничего, пап. Затянется со временем.

– Ты не волнуйся, я позабочусь о твоих, если что.

– Я знаю.

Папа снова похлопал Ивана по плечу:

– Пойду поговорю с твоим Зайцевым. Скажу, что это была на сто процентов моя инициатива.

Отец отошел. Ивану тоже хотелось размять ноги, но он сидел, будто пригвожденный к скамье подсудимых детской мыслью, что если суд не найдет его на месте, то добавит еще срок за непослушание.

Оглядевшись, он заметил, что капитан буксира стоит рядом, переминаясь с ноги на ногу и явно хочет с ним заговорить. Иван кивнул.

– Хоть познакомимся, – он привстал и протянул руку, – Иван, очень рад.

Юный капитан ответил на рукопожатие и сказал, что тоже очень рад.

– Вы извините, я понимаю, что момент неподходящий, – юноша потупился, – но раз уж пришлось встретиться, вы не могли бы дать мне телефончик вашей стюардессы? Извините, что в такую минуту…

– Все в порядке, все в порядке. – Иван нахмурился, делая вид, что припоминает телефон Наташи, хотя знал его не хуже собственного. Не собирался звонить, а просто так знал, на всякий случай, вдруг когда-нибудь соберется с духом. Приятно было думать, что путь к несбыточной мечте открыт… Дурак он был, что и говорить.

Выдержав приличную паузу, Иван продиктовал номер и понял, что вскоре его забудет. И что ему совсем не обидно, если Наташа будет встречаться с этим парнишкой, а, наоборот, приятно знать, что все прекрасно у девушки, которая ему когда-то нравилась.

* * *

– Ну что, товарищи, – спросила Ирина, когда они вошли в совещательную комнату, – какие мнения?

– Дать условно, – быстро сказала Мария Абрамовна.

– Так. Ваше мнение, Валерий Викторович?

Атеист прошелся по комнате и тяжело вздохнул:

– А я, Ирина Андреевна, не знаю, что и думать. В сущности, у нас нет убедительных доказательств, одни предположения. Трансцендентная какая-то ситуация.

– Прямо как у вас на работе.

Попов засмеялся:

– Да, точно! Мы с вами перешли границу непознанного и заступили на территорию непознаваемого.

Ирина поморщилась, не желая вступать в абстрактные философские дискуссии.

– Как теперь узнать, проворонили они топливо или нет? – продолжал атеист. – Можно назначить дополнительную экспертизу, стендовые испытания, провести полеты в точно таких же режимах, и даже если все они пройдут идеально и топливная система ни разу не подведет, все равно останется крохотная вероятность, что в этом конкретном полете случился некий сбой техники, который специалисты просто не сумели ни повторить, ни выявить. Но и гарантий, что пилоты говорят правду, тоже нет.

– Нет.

– Так и нечего думать, – фыркнула Мария Абрамовна, – дадим им самое малое, что можно, и разойдемся. Мы ведь имеем право дать условно и без запрета на профессию?

– Конечно, – кивнула Ирина.

– Так ну и все! Они этого наказания даже не заметят.

Ирина покачала головой:

– Мы-то можем не накладывать запрет на профессию, но мало найдется руководителей, которые потерпят у себя пилотов с судимостью.

– А это уже не наше дело, тем более что командиру так и так на пенсию пора.

– А вы подумали, каково завершать таким образом безупречную карьеру? – окрысился Попов. – Вместо почетного выхода на заслуженный отдых несмываемое пятно на репутации.

Пушкинистка Горина резко повернулась на стуле и сцепила руки в замок:

– А у меня защита докторской на носу и дочь поступает. Давайте будем реалистами, товарищи. Мне четко дали понять, что я должна до последнего отстаивать обвинительный приговор, и я очень сильно сомневаюсь, что из присутствующих в этой комнате работали только со мною одной.

– А я и не отрицаю, что со мной провели беседу в партийной организации, – сказал Попов.

– И чем же они вас запугали?