Углич

Брат его, князь Иван, умер за несколько лет перед тем в монашестве. Оба лежат вместе в вологодской церкви Спаса на Прилуке.

За Андрея же Углицкого пытался заступиться митрополит, на что Иван Третий ответил:

— Жаль мне брата, и я не хочу погубить его, но освободить Андрея не могу, поелику не раз замышлял он на меня зло, потом каялся, а ныне опять начал зло замышлять и людей моих к себе притягивать. Да это бы еще ничего. Но когда я умру, то он будет искать великого княжения, кое отдано моему внуку. И ежели сам не добудет, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут Русскую землю губить, жечь и пленить и дань опять наложат, и кровь христианская опять будет литься, как прежде, и все мои труды останутся напрасны, и вы будете рабами татар.

Многие годы своей жизни Андрей Углицкий провел в своем уделе и скончался в конце 1494 года. Он княжил в Угличе целых тридцать лет. При нем велись в городе большие строительные работы не только в самом Угличе, но и в его окрестностях. В кремле был сооружен каменный Спасо-Преображенский монастырь, ряд храмов и княжеский дворец — один из наиболее пышных, богатых и интересных сооружений своего времени…

Подле калитки стояли трое стражников, вооруженные самопалами. Рослые, широкогрудые, суровые, одетые в теплые тегиляи[96], в коих обычно ходили ратники зимой на войну.

«Пасется, Иван Федорович, — подумалось Михайле Нагому. — Время смятенное, лихое».

Увидев перед собой нищебродов, один из караульных строго произнес:

— Чего притащились, голь перекатная? А ну топай отсель!

— Доложи князю, что слово к нему имеем, — молвил Нагой.

— Чего, чего? — презрительно осклабился караульный. — Нет, ты глянь на них, Фомка. — Голь перекатная хочет самого князя лицезреть.

Караульные рассмеялись, а Михайла Федорович жестко высказал:

— Довольно гоготать! Веское слово имеем к Ивану Федоровичу Мстиславскому. И коль не допустите к нему — будет вам наказание без пощады. Немешкотно пропускайте!

Суровые, повелительные слова подействовали на караульных. Кажись, не простые эти люди в драных одеждах.

— А может, допрешь дворецкого кликнуть, — сказал Фомка.

— Никакого дворецкого! Наше дело неотложное. С глазу на глаз! — всё тем же требовательным голосом произнес Федор Михайлович.

Караульные замешкались. Сколь у ворот не стоят, но такого, чтобы о нищей голи князю докладывать, еще не было. Но уж больно у нищеброда голос властный и начальственный, как будто сам воевода в худую одежку облачился.

— Ступай, Фомка, — наконец проговорил караульный с пегой бородой, кой, вероятно, был за старшего.

— И чтоб князь самолично спустился. Дело, мол, с глазу на глаз, — напутствовал караульного Михайла Федорович.

Прошло несколько минут, и вот с красного крыльца донеслось:

— Кого там Бог принес? Откройте ворота!

Ворота со скрипом распахнулись. Михайла Федорович ступил к крыльцу и, приложив палец к губам, стянул с себя дырявую шапку, надвинутую на самые глаза.

— Здрав будь, Иван Федорович.

Мстиславский, увидев предупредительный знак и, признав князя Нагого, глянул на караульных.

— То — калики перехожие. Когда-то бывали у меня. Пусть проходят. Люблю их байки слушать.

Впустив Михайлу Нагого в свои покои (Тимоха остался в сенях), Иван Мстиславский, тучный, лысоватый человек, с коротко подстриженной чернявой бородкой, настороженно глянул на углицкого князя. Что привело к нему этого опального человека?

Мстиславский давно ведал Михайлу Федоровича. Знал и дядю его, и отца, и всех братьев. Нагие ни чем худым не прославились. Правда, на царских пирах, Михайла был самым горячим и шебутным[97], но меру знал, в драчки не лез, и на пиру веселей его не было.

Михайла Федорович ведал к кому идти: Мстиславский являлся самым знатным человеком государства Российского. Род его происходил от Гедемина, великого князя Литовского, и вместе с тем от Рюрикова колена, от великих князей Тверских через знаменитого Ольгерда, женатого на дочери тверского князя Александра Михайловича. От соединения великокняжеских колен, Литовского и Русского, произошел князь Федор Михайлович Мстиславский, прозванный так от города Мстиславля, коим владела его мать.

В 1526 году он отъехал из Литвы служить в Москву, где, был принят с почетом, пожалован многими вотчинами и в том числе необходимым жилищем, двором в Кремле, принадлежавшим в прежнее время боярам Плещеевым. Первоначально этот двор находился между хором князя Владимира Андреевича Старицкого и митрополичьим двором, и выходил лицом к Троицкой улице, где неподалеку стояла деревянная церковь Рождества Христова.

Князь Федор Михайлович скончался в 1540 году, оставив наследство и двор сыну Ивану.