Углич

Оставшись одни, Петр Никитич молчаливо заходил взад-вперед по покоям, а затем остановился подле Нагого.

— Что далее мыслишь, Михайла Федорович?

— Даже не ведаю, чего молвить, Петр Никитич. Горе и злоба меня душат. Годунов в кой уже раз выскальзывает, как уж. Ныне он буде еще более осторожен.

— Твоя правда, Михайла Федорович. К Бориске теперь не подобраться. Из Кремля его ныне и цепями не вытянешь.

— Приду к собору на паперть и застрелю его! — с отчаянием в голосе выкрикнул Михайла.

— Опять ты за своё, сродник. И себе и царству на пагубу[141]. Твой выстрел обернется не только гибелью всех Нагих, но и смертью царевича Дмитрия. Я тебе уже сказывал о том и не хочу повторять.

— Да ведаю, ведаю, Никитич! — в запале горячился Михайла. Сердце душу мутит и ничего более на ум не идет.

— А ты охолонь, сродник. Ум разумом крепок… Мыслю, что только время всё поставит на своё место. Возвращайся немешкотно в Углич и жди кончины царя. Я дам тебе знать. Но и в Угличе не зарывайся, дабы не вызвать подозрения у Битяговского. Сей дьяк чересчур хитер. Далеко не случайно послал его Бориска в Углич. Приглядывай за ними и береги царевича. От Годунова всего можно ожидать.

Глава 10 ДАБЫ КРАМОЛУ ИЗБЫТЬ

После злополучного покушения Борис Годунов занял выжидательную позицию. Он постоянно думал, что боярство предпримет какой-то новый шаг, но высокородцы затаились. Прошла неделя, другая, месяц — тишина. Но это безмятежность казалась Годунову обманчивой. Бояре ходят, как линь по дну, и воды не замутят. Но тиха сова, да птиц душит, никогда не будет боярам веры.

Переждав еще некоторое время, Борис Федорович принялся за державные дела. Ведь он достиг такой власти, какой не имел ни один из поданных. Всё, что делалось московским правительством, делалось по воле Бориса. Он принимал иностранных послов, переписывался с иноземными государями: цесарем австрийским, королевой английской, ханом крымским…

Внешняя политика Годунова отличалась осторожностью и преимущественно мирным направлением, так как Борис сам был неискусен в ратном деле и по характеру своему не любил рискованных предприятий.

С Польшей, от коей Русь понесла тяжелое поражение, Годунов старался поддерживать мир, а когда в 1586 году скончался Стефан Баторий, Годуновым была предпринята безуспешная попытка — поставить на польский трон царя Федора Ивановича.

Убедившись, что Польша не может оказать помощь Швеции, Годунов, под давлением некоторых бояр, вынужден был начать со Швецией войну. Боярская Дума уговорила царя Федора, чтобы в поход выступил и Борис Годунов, на что правитель дал неожиданное согласие: его отказ означал бы откровенную трусость, и тогда бы он потерял последнее уважение. Но вкупе с собой Годунов взял в воеводы и своих недоброхотов: Федора Романова и Петра Шереметьева. Именно благодаря воеводскому дару Шереметьева были возвращены Руси отнятые шведами при Иване Грозном: Ям, Иван-город, Копорье и Корелла.

Отношения с крымскими татарами были натянутыми, вследствие их частых набегов на южные окраины Руси. (А забегая вперед, скажем, что летом 1591 года крымский хан Казы-Гирей с полуторастотысячной ордой подошел к Москве, но, потерпев неудачу в мелких стычках с московскими войсками, отступил, причем бросил весь обоз. На обратном пути хан понес большие потери от преследовавших его русских отрядов.

За свой неудачный поход татары отплатили в следующем году, напав на Каширские, Рязанские и Тульские земли, захватив в полон многих русских людей.

С Турцией московское правительство старалось сохранить по возможности добрые отношения, хотя действовало вопреки турецким интересам: поддерживало в Крыму враждебную Турции партию, старалось возбудить персидского шаха против османов[142], посылало цесарскому двору деньги на войну с турками.

Во внутренней же политике Борис Годунов пошел на весьма смелый шаг. Из указа царя Василия Ивановича Шуйского узнаем, что «царь Федор по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьян заказал». Указа о прикреплении не сохранилось, но он должен был относиться к первым годам царствования Федора, то есть к середине восьмидесятых годов шестнадцатого века. Цель отмены перехода крестьян к другим владельцам — обеспечить государственную службу дворян-помещиков и платеж повинностей, а это требовало твердой оседлости крестьян. Прикрепление совершилось в интересах мелких служилых людей, кои, при праве свободного перехода не могли выдерживать соперничества с крупными светскими землевладельцами, а также с духовными (митрополиты, архиереи, монастыри), кои привлекали крестьян на свои земли более льготными договорами.

Крестьяне не могли простить Борису Годунову запрещение перехода, коим пользовались веками за неделю до Юрьева дня и в течение недели после его. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»[143] — удрученно восклицали они и в знак протеста бежали за Волгу, в леса и Дикое Поле.