Удар иглы

— Он сказал — Дух Большой Пальмы решил.

— И каково это решение?

— Белые демоны и индеец должны умереть. На огне

— Ну вот… Приехали! И когда же нас казнят?

— Прямо сейчас.

* * *

— Надо было всё-таки в самом начале задать им хорошую взбучку, — проворчал Генри, исподлобья разглядывая темнеющую в полутьме груду хвороста — на нём предстоит обратиться в прах нашим телам, делам и надеждам.

Нас снова перенесли в деревню. Костёр взметнётся в самом её центре,

— Это было бы бесполезно, — сказал я.

— Чёрта с два! Это всё вы с вашими потусторонними соображениями. Когда дела обстоят так, что не остаётся никаких шансов на спасение, нет ничего разумнее безумного порыва.

— Вряд ли это нам подходило.

— У меня ничего не получается, — сказал Адепт. — Я всё время пытаюсь ухватиться за цепь событий и хоть немного сдвинуть её. Никакого результата. Хранитель надёжно опутал нас,

— К чему суета перед лицом смерти? — замогильным голосом произнёс Мако.

— Уж лучше бы помогли мне. — Генри крякнул и высвободил одну руку из пут.

Он снова задёргался, пытаясь освободиться. Индейцы не обращали на нас никакого внимания. Наши охранники наблюдали за тем, как растёт гора хвороста для костра. Горючее подготавливалось заранее, поскольку при такой влажности найти подходящее топливо для костра нелегко.

— Сейчас я освобожу вторую руку, — сказал Генри. — А потом шарахну по голове того, со шпагой, помогу освободиться вам, и мы устроим им тут такое…

Он уже почти осуществил своё намерение.

— Нхаба каба ма! — заорал ближайший к нам дикарь и стал жестикулировать.

Тут же на Генри навалилась целая толпа индейцев. Свободной рукой он сшиб с ног двоих, но больше ничего сделать не успел. Его снова спеленали да так, что он и пальцем пошевелить не мог. Была потеряна приятная возможность затеять перед смертью приличную драку.

— Интересно, нас поджарят поодиночке или всех скопом? — поинтересовался Генри.

— А как предпочёл бы ты?

— Лучше поодиночке. Мне хотелось бы по-братски оплакать вас. Пусть даже эта скорбная обязанность затянется лет на пятьдесят. Я буду каждый День ставить вам по свечке.

— Не будешь. Даже перед тем, как предстать пред лицом Господа, ты продолжаешь без устали молотить своим длинным, как пастуший хлыст, языком, — вздохнул я.

— По-моему, с нами всё-таки разделаются поодиночке.

Действительно, нас собирались жечь поодиночке. И начать они решили с… меня! Когда меня потащили к месту казни, я не выдержал. Не думаю, что этого стоит стесняться — большинство цивилизованных людей на моём месте повели бы себя ещё менее пристойно.

— Отпустите! Отпустите, дьяволовы дети! Обезьяны! Я не хочу!

Почувствовав на лице дыхание огня, я тут же замолчал, закрыл глаза и стал ждать, когда придёт адская боль. Она будет длиться недолго. Это, в конце концов, не так страшно, как объятия Торка или прохождение через вторые врата…

Прошла минута. Вторая. Боль не приходила. Потом я почувствовал, что меня снимают с шеста и несут к остальным пленникам.

Голова была пуста, в ней не оставалось ни одной мысли. Я только понимал, что смерть почему-то замешкалась. Надолго ли?

А потом я огляделся и в свете взметнувшегося костра увидел его. Он стоял перед шаманом и что-то говорил, а тот смиренно слушал его. Это было невероятно! Откуда здесь мог взяться высокий бледнолицый рыжеволосый человек в чёрной тоге?

Застывшая толпа дикарей пришла в движение. Индейцы подскочили к нам. Откуда-то в их руках появились чаши с прозрачной жидкостью. Я отказывался пить, но мне запрокинули голову и насильно влили в глотку обжигающее содержимое чаши. Голова пошла кругом. Последнее, что я услышал, были слова Генри:

— Эти животные отравили нас…

* * *

Первое, на что я обратил внимание, когда очнулся, это на давно позабытую прохладу. Было даже зябко. Я никак не мог разлепить веки. Когда мне это, наконец, всё же удалось, я увидел перед собой слабо светящееся изображение бабочки с удлинённым человеческим лицом. Я попытался повернуть голову, виски пронзила острая боль. Потом я вспомнил всё.

Страшно хотелось пить. Кто-то угадал мои мысли, и я увидел перед собой кубок с прозрачной жидкостью. Услышал слова, произнесённые женским голосом. В них было что-то знакомое. Где-то я слышал этот язык, правда, немного изменённый. Додумать эту мысль я не успел. Сделав два глотка, снова провалился в небытие…

Проснулся я с ясной головой, без труда приподнялся на ложе, огляделся. Я лежал на каменном возвышении в большой комнате с низким сводчатым потолком, на котором была выложена мозаика, изображающая различные трансформации бабочек. Стены были расписаны яркими картинками, нарисованными будто вчера. На них — загадочные животные, странные предметы, пирамиды, похожие на те, что я видел в Египте восемнадцать лет назад. Комната освещалась не пламенем факелов или свечей. В центре её пылал розовый шар ровным, немерцающим светом. Нечто подобное мне доводилось видеть в хранилищах Орденов.