Удача на «Титанике»

— Где ты научился стричь волосы?

— У брата. Он обрезал наши рыбацким ножом. Он стриг всех узкоглазых, пока…

Не дождавшись от него окончания предложения, я осторожно пробую почву:

— Пока что?

Я вглядываюсь в его лицо, выискивая признаки того, что перешла черту, но он все так же смотрит лишь на мои волосы.

— На нашего друга напал с ножом человек, которому тот проиграл в карты. Ан пытался помочь, но в итоге нож достался ему.

— Какая трагедия. Могу поспорить, друг чувствовал ужасную вину.

Он хмурится.

— Так и не извинился. Но это не страшно, потому что теперь всякий раз, когда он видит меня, он вспоминает, что сделал. Возможно, когда-нибудь я увижу его падение.

— Фонг.

Его ножницы замирают.

— Да.

Я хватаюсь за блестящие подлокотники кресла, чувствуя легкую тошноту. Так, значит, мне не показалось. Бо с Фонгом действительно не ладят, и по серьезной причине. Сомневаюсь, что я смогла бы простить того, по чьей вине пострадал бы Джейми.

И вот тишину нарушает лишь щелканье ножниц на фоне мерного гудения мотора.

Бо проводит пальцами по моей шее, и это ощущение отключает мой мозг, останавливая непрерывно крутящиеся колесики. Почему-то я больше не чувствую ног, и все нервные окончания, похоже, перебрались на шею.

Бо протягивает мне зеркало, развязывает салфетку и встряхивает ее. По бокам волосы подстрижены ровно над ушами, а сверху он оставил максимальную длину.

— Я выгляжу как мальчишка, — заявляю я, разглядывая себя.

— Меня бы ты ни за что не провела, — шепчет его отражение.

Взгляд его оценивает проделанную работу, но у меня складывается ощущение, что он видит что-то в глубине меня. В первый день, когда я встретила его на полуюте и он услышал, как я разговариваю по-кантонски, могу поспорить, он догадался и кто я, и зачем я здесь еще до того, как я подняла вуаль. Сможет ли он понять, что сейчас у меня на уме?

Я вспыхиваю.

— Я тебе не понравилась.

— Мне не понравилась ситуация. — Он пожимает плечами. — Я знал, насколько вы близки, и был не готов потерять еще одного брата.

— Что ж, полагаю, ты его и не потеряешь.

— Я знаю, что ты считаешь меня павлином. Но и у павлинов все не так-то просто. Им тоже приходится пройти через испытания, чтобы стать взрослыми птицами.

Эти слова ранят меня. Джейми сказал, что ему нужна свобода. Но мы же пара дракон — феникс, две половинки одного целого, лучше всего работающие только вместе. А еще я просто скучала по нему.

— Я расстроил тебя. Прости. Поход к парикмахеру должен, наоборот, помочь расслабиться.

Его глаза, темные, как уголь, ловят в зеркале мой направленный на него взгляд. Я быстро перевожу его на собственное виноватое отражение, как у ребенка, пойманного за тасканием сладостей.

Я вскакиваю с кресла. Корабль качает, и Бо хватает меня за руку, помогая удержаться на ногах. Рядом с ним мои ноги явно отказываются работать как положено. Я пытаюсь выдернуть руку, но он держит крепко.

— Постой.

Мягко развернув меня, он сдувает с моей шеи прилипший волосок, пуская по спине волну мурашек.

Я почти не слышу щелчок, с которым открывается дверь.

24

Бо быстро отступает от меня.

Мужчина в халате поверх костюма появляется в дверях.

— Эй? Я бы хотел воспользоваться вашими услугами. Пытался зайти пораньше, но здесь было такое столпотворение.

Он надевает очки и меряет нас внимательным взглядом. Я гадаю, видит ли он, как я дрожу, и замечает ли алые пятна на моих щеках.

Я прочищаю горло.

— Э, прощенья просим, милсударь. — Снова прорывается мамин говор. — Мы тут тока прибираемся. — Я сгребаю салфетку и встряхиваю ее. Бо, включаясь в игру, хватает метлу. — Цирюльник будет завтречка и отделает вас любо-дорого.

Мужчина качает головой, покрытой пушком, как летний кабачок. Едва ли здесь есть что стричь, но, когда ты богат, тебе не нужна причина, чтобы потратить деньги.

— О, что ж, тогда зайду завтра. Послушайте, вы, наверное, знакомы с этими китайскими парнишками, что завтра устраивают акробатическое представление. В обеденном зале это главная новость.

— Ага. Зрелище будет — закачаетесь. Не пропустите. И приятелям скажите.

— Непременно. Доброй ночи, джентльмены.

И дверь закрывается.

Взбодрившись от близости провала, мы быстро заканчиваем уборку. Я кладу в карман колоду карт и оранжевый платок, оставляя в парикмахерской банке для чаевых целый шиллинг, втройне оплачивающий взятое.

— Легко отделались, — шепчет Бо, и мы торопимся назад в каюту 14.

Оказавшись там, я кладу платок и колоду карт на койки мальчишек.

— Винку понравится платок, — говорит Бо.

— Надеюсь. Что с ним случилось? Он не хочет даже упоминать о своих родителях.

Бо прислоняется к кроватному столбику, и между его бровей залегает глубокая морщина.

— Мать Винка умерла при его рождении. Отец частенько бил его палкой. Он научился лазать по деревьям, прячась от отца.

Я кривлюсь. Внезапное желание защитить Винка заставляет меня кинуть взгляд на его мешок, самый потрепанный из всех. Всем детям нужны их матери, даже те, которых они никогда не видели.

Смогу ли я взять мальчишек в Америку? Возможно, если Леди Свобода распахнет мне свои объятия, в них поместятся и эти двое.