Удача на «Титанике»

— Твои сны были не о Ба… и не обо мне. Они были о тебе. Но я всегда был уверен… что ты можешь летать и сама по себе.

— С чего ты был так уверен?

Его слова едва слышны, несмотря на то что произнесены в паре дюймов от моего уха.

— Они близко.

— Проснись, Джейми, — хрипло молю я. — Не бросай меня. С чего ты так уверен?

— Твоя фамилия — Лак.

После этих слов он замирает.

— Джейми? Джейми! — Слезы текут ручьем, рыдания перехватывают горло.

Но они остаются без ответа. В ушах у меня шелестят только призрачный шепот ветра и плеск волн, лижущих наш плотик, как заморивший червячка, но не до конца сытый зверь.

Я пытаюсь вспомнить слова нашей любимой матросской песенки. Пение согревает тело, а чем больше тепла я смогу отдать Джейми, тем меньше ему придется отдавать мне. Может, так он продержится подольше.

По палубным доскам шагал капитан,

Вещая своим сапогам.

Они его гордостью были всегда,

Держали, подобно корням.

Того, что на правой ноге, звали Честь.

Он сбиться с пути не давал.

Был Доблестью левый, скажу вам как есть.

И твердости он добавлял.

Я пою, мысленно направляя тепло назад, на застывшее тело моего брата. Я пою, пока не перестаю попадать в ноты, и моя песня не начинает срываться с губ шорохом, похожим на шорох сухого ветра в дымоходе. Он не двигается. Где-то в душе я чувствую, что он почти отошел. Но я пою эту песню, чтобы удержать его рядом.

Дух Ба уже давно улетел к тому моменту, как я нашла тело, но дух Джейми все еще здесь. Слезы застилают глаза, когда я чувствую, как он парит надо мной, укрывая от холода, пока может.

Долгие минуты проходят в колебаниях между надеждой и отчаянием. Дух Джейми по-прежнему мерцает, как огонек свечи, выплавляющий память о нем в моем восковом теле. Как будто я могла бы забыть.

В пыльном углу моей памяти распахивается книга, лучшая в коллекции Ба, полная нежности песнь о едва начавшихся жизнях. В самом начале два малыша вместе делают первый вдох, затем первые неуверенные шаги на обшарпанном полу. С каждой перевернутой страницей минуют годы, и их шаги становятся тверже. Достаточно твердыми, чтобы ходить по рельсам, заборам, а затем и по веревкам для белья. Достаточно твердыми, чтобы пройти сквозь огонь и лед, — пока буря не уносит одного прочь.

Я думала, ты знаешь, что мы всегда вместе, даже когда не рядом.

Но без тебя, братик, я тело без души.

Какая-то женщина зовет меня, и голос у нее нежный, как плеск тихих волн о борт корабля. Она прижимает свои теплые губы к моему лбу.

Мы называем это поцелуем Тин Хау, богини — покровительницы моряков и жертв кораблекрушений. Он значит, что удача уже в пути. Возможно, твоя.

Женщина улыбается мне, и ее прекрасное лицо светится, словно бумажный фонарь.

Джейми, проснись! Тин Хау пришла. Спасение близко.

Плеск весел и скрип уключин долетают до меня. Но тут женщина исчезает, и фонарь летит мне прямо в лицо.

— Помогите, — скулю я.

Но из горла не вылетает ни звука.

— Пожалуйста, — пробую снова.

Но звук моего голоса заглушает плеск волн.

Они слишком далеко, чтобы услышать.

Что-то качается на воде. Барабан-трещотка выпал из моего кармана, словно дух Барабанщика стремился познакомиться с океаном.

Дрожащей рукой я тянусь к предмету. Качнув запястьем, я позволяю бусинам внутри говорить от моего имени.

Сначала слабо — та-та. Та-та.

Затем сильнее — та-та-та-та-та-та-та-та.

В нашу сторону поворачиваются головы. Раздаются голоса.

— Там двое, — говорит мужской голос. — Глядите, один шевелится.

— Оставь их, — рявкает другой. — Это япы.

— Помогите нам, — хриплю я.

— Это что, женщина? — спрашивает первый.

— Нет, — отвечает крикун. — Глянь на его волосы. Это мужик в бабских тряпках. Видишь, какие они подлые?

— Ну, япы они или нет, разве не должны мы им помочь? — вмешивается третий, чуть дрожащий голос.

Первый цедит ругательства.

— Да брось, приятель, мы просто теряем время.

— Место у нас только для одного, — бурчит крикун. — Двое могут пустить нас всех ко дну!

— Так давайте возьмем этого.

Руки тянутся ко мне.

Если место у них для одного, они бросят Джейми здесь.

— Нет, — выдыхаю я, чувствуя, как вспыхивает внутри последняя искра. Слова, примерзшие к языку, похоже, начинают оттаивать. — Возьмите его. Молю вас.

Кит — символ того, что ты — хозяйка своей судьбы.

— Но этот даже не шевелится, — возражает трясущийся. — Он, может быть, вообще уже отошел.

— Нет, он шевелится. Глянь, — возражает первый, когда Джейми вздрагивает у меня под боком.

Крикун стонет.

— Ладно. Он хотя бы побольше. Может помочь нам грести.