Удача любит смелых

Такую же, какую ел, когда только-только прибыл сюда и сразу угодил в больничное крыло к Коновалу. Видимо, у Седого на кормёжке мяса и прочих недееспособных, но нужных, стоит отдельный повар.

Гвоздь же просто стоял в проходе и молча смотрел, как я поглощаю холодную, но питательную, пищу. Дабы не есть в тишине и не чувствовать дискомфорт, задал, наверное, самый волнующий меня на момент вопрос:

— Что там по моей судьбе решили?

— Ничего, — спокойно ответил бывалый мур. — Такие как ты — редки, но не уникальны. Тем более, как Седой с Босяком поняли, ты эти вспышки агрессии контролировать не умеешь?

— Нет. Умею подавлять. Сигареты — вот моё успокоительное. Но я скажу, что тогда бы вечером оно не помогло. Зверю нужно было «утолить жажду», — как бы рассуждая сам с собой, ответил ему, облизывая ложку. — Ну что? Ещё раз благодарствую. Отдельное мерси повару — каша его много лучше той бурды, которую обычно дают в таких заведениях, — позволил себе улыбнуться, поставив тарелку с ложкой на поднос.

— Передам, — не то, что пообещал, скорее, ответил, Гвоздь.

Как закрывается дверь, и пропадает яркий свет от электрической лампы, смотреть не стал. Вместо этого принялся изучать особенности своего нового временного обиталища. Прикидывая, в какой угол лучше справить нужду. Ведь вынырнув из глубины собственных мыслей, почувствовал, как усиленно организм начинает перерабатывать пищу в энергию и отходы.

Вот как попривлекательнее описать одиночную камеру? «Да никак», — усмехнулся у себя в голове. «Ну, если никак, то хотя бы схематично?», — спросил самого себя, уже делая пометки и вышагивая расстояние от стены до стены.

Классическая одиночная камера. Три метра в ширину — вдвоём уже не разойтись, да и матрац тут один. Пять метров в длину. Видимо для того, чтобы клаустрофобия у обитателя этих покоев развивалась постепенно.

Пока практически измерял расстояние от угла до угла, заметил пометки обитателей прошлого. «Герои ушедших эпох», — усмехался и читал: «Пометка для Зубра: никогда не играй в карты на желание с Лохматым». Таких пометок, сообщений, просто каракулей, не несущих никакой смысловой нагрузки, насчитал больше, чем много. На второй тысяче сбился, честно сказать, потому что прочитал следующее:

«Ковырять стену вилками — это одно. А вот вы пробовали чистить вилкой унитаз? Он ещё, блять, скрипит так, противно „щик-щик-щик“, а начальник смены лютый, сука, за то, что не вычистил унитазы — отправил сюда. Пишу для потомков и обращаюсь к тебе, о читающий эти строки. Возможно ты, как и я, загремел сюда из-за нежелания чистить унитаз вилкой, а может быть и так, что твоя причина многим серьёзнее моей и, читая эти строки, ты смеёшься про себя. Что ж, тогда помяни добрым словом Братишку. Удачи тебе, когда бы ты не был здесь», — с самого начала записки меня пробило на смех, к середине я уже начал сочувствовать бедному сидельцу, а к концу и вовсе растрогался так, что пустил бы слезу, если бы таковая имелась.

К сожалению, что-то во мне сломалось окончательно и непоправимо. Например, слёзы я выплакал ещё в детстве. Поводы были зачастую пустяшными, но для маленького меня это служило первыми ударами судьбы, снеся которые сквозь слёзы, в юношестве смог спокойно встретить весть о смерти дедушки с бабушкой. О смерти первой любви от рака. О предательстве девушки. Да если посмотреть на судьбу каждого в разрезе — рано или поздно эти события случаются со всеми, кроме, может быть, смерти от рака.

Очень сильно хотелось в туалет, но логика и здравый смысл во всю глотку орали и заставляли терпеть, из-за чего сон не шёл. Примостился на то же место, с которого снялся на время ужина и стал ждать. «Не могут же они вечно держать человека?», — всё в поведении Седого с Босяком говорило: «Могут!».

Однако ж, Улей вновь оказался на моей стороне и вскоре, позвякивая ключами, к двери камеры кто-то подошёл. Остановился напротив и вежливо постучал.

— Войдите, доктор, вызывали, — по одним только манерам отгадал Коновала.

Дверь распахнулась. На этот раз, что удивительно, без скрипа.

— Что, совсем плох, если уж «вызывали»? — с заботой и участием поинтересовался знахарь.

— Нет. Просто срать хочу так, что мочи уже нет терпеть, а где сплю — там не сру, закон порядочного человека.

— То есть я тебе нужен просто как проводник до туалета, я извиняюсь?

— В данный момент — да, — с кряхтением ответил я.

— Эко тебя припёрло! — оценил Коновал. — Ну, пошли, что ли? Так и быть, сопровожу, — усмехнулся бывший хирург, поигрывая связкой ключей на пальце.

Героическую пробежку до туалета с последующими в процессе эмоциями описывать не буду — знает каждый. А вот последующий диалог описания стоит.

— С облегчением, бедняга, — смеясь, похлопал по плечу Коновал. — Не ссать, не срать целых три дня из-за убеждений, да, многих я видел, но ты такой — первый.

— Каждый, если подумать, уникален, — сказал, смывая кровь с лица. — У всех есть свои увлечения, обязательно должно быть и вовсе одно уникальное, твоё. У каждого свой набор слабостей, пороков и предубеждений.