Убить Ланселота

— Почему же ты не сражался? Это ведь твой храм.

— А что я могу? — вздохнул Квинтэссенций. — Я-то ослабел… Иногда я прихожу сюда и тихонько плачу в уголке. И еще, извините, вынашиваю планы мести.

— Ну я-то плакать не буду. Что надо сделать?

— Есть один рецепт, но он опасен. Если я не ошибаюсь, конечно.

— Ничего. Говори.

— Казначей Пыли — демон. Он подчиняется общим правилам. Наверное…

— Подчинится как миленький, — уверила Инцери. — Не хочешь — заставим, не умеешь — на плаху.

— Хорошо. Тогда попробуем. У нас есть алтарь Эры. Есть несколько сундуков с магическим барахлом… если оно подействует, конечно.

— Ты предлагаешь вызвать его? В пентаграмму?

— Да. Именно так.

— Хорошо! Так и сделаем.

Инцери подпрыгнула:

— Чур я зажигаю свечи! И пентаграмму черчу тоже я.

— А у нас получится? Извините. Мы ведь не демонологи.

— Справимся, — успокоила его Маггара. — Этим летом я подарила Хоакину одну очень ценную книгу.

— Вот эту? — Лиза достала из сумки «Демонологию от кофейника судьбы».

— Да. С нею мы вызовем кого угодно. Инцери, тащи свечи. Лиза, выворачивай сундуки.

Пламя свечи отражается в стекле. Один огонек в тускло-желтом коконе — из-за него не видать звезд в печном небе. Облака кухонного чада плавают под потолком. Студенты в таверне кричат, спорят, поют. У них свои беды, свои радости: сданный экзамен, посылка из дома, письмо со свежей лилией меж страниц. Хорошо было бы снова стать одним из них. Петь проФедю-эконома, надевать на морду чучела-медведя студенческую шапочку, драться на шпагах с дуэлянтами Рыцарского моста…

Все это в прошлом. Жареная утка никогда не снимется с вертела и не умчит в небо, как бы старательно ни крутил кухонный мальчуган ручку. Вино не пьянит, сон не идет. Плохо Хоакину.

— Ты совсем не видишь снов? Никогда?

Девушка, что сидит рядом с Хоакином, удивительно похожа на Марьяшу Аллегрезо. Те же волосы рыжевато-серого цвета, тот же остренький носик, тонкие упрямые губы. Привычка вжимать голову в плечи. Она так же убеждена, что все на свете можно объяснить словами. И что, узнав это объяснение, люди станут счастливы.

Еще вчера, до встречи с Бизоатоном, Истессо думал что влюблен в нее. Хотя полно. В нее ли? Влюблен? Что за чары сотворил шарлатан, вывернув наизнанку душу Хоакина?

— Нет, Марьяша. Вижу.

— Я не Марьяша!

— Какая разница?

Хоакину прощается многое. Даже то, что он никак не запомнит, как ее зовут.

— Я вижу всего один сон. Медовая звезда плывет в небе — это моя звезда. И голоса. Множество голосов, задающих один и тот же вопрос. Кто я?

— Глупости. Ты — подданный Тримегистии. Тебя зовут Хоакином Истессо. — Марьяша-не-Марьяша гладит его по руке. — Или же ты имеешь в виду эти новомодные нэнокунийские штучки? Лупить друг друга бамбуковыми палками, а потом указывать на луну?

Ланселот качает головой. Все не то…

— Уже поздно. Я пойду, Марьяша. Трактирщик, сколько с меня?

Тонкая рука вцепляется в его рукав:

— Хок, подожди! Можно я… с тобой?…

Неосторожно громко. Шум на мгновение стихает, и слова падают, словно замерзший ландыш в ладонь:

— ок! Я… не могу без тебя…

Но Истессо небрежно отбрасывает замерзший цветок в сторону:

— Нет, Марьяша. Ты спорить будешь, отношения выяснять… Лучше я один.

Ланселот поднялся, стараясь не замечать блеска в глазах девушки. Расплатился за вино и вышел на улицу.

— Зверь знает что, — пробормотал он, кутаясь в плащ. — Как я раньше не замечал? И лицо у нее длинное, и ходит — прыгает, руки не знает куда деть. Слово скажет — словно печать поставит.

Он поднял лицо навстречу северному ветру. Сентябрьская луна плыла в гроздьях оборванных туч. Сам того не понимая, Хоакин всех девушек сравнивал с одной Лизой.

— И чего я, дурак, ищу?

Его взгляд скользнул к навесу над конюшней. Меж столбов танцевал огонек.

— Словно этот светлячок. Мечусь туда-сюда, и ветер мне нипочем. Куда его понесло, интересно?

Огонек запрыгал вверх-вниз. Подлетел к Хоакину, затем скакнул в переулок.

— А ведь он меня зовет. Посмотрим.

Хоакин двинулся вслед за огоньком. Они вышли к парку, обогнули храм Эры, пересекли квартал сапожников. Там Хоакину пришлось спрятаться в переулке, чтобы избежать встречи с патрулем. За это время огонек успел упорхнуть далеко. Так далеко, что за ним пришлось бежать.

Спроси кто-нибудь, что ему нужно от огонька, — Ланселот бы не ответил. Он и сам не знал. Возвращаться в студенческую гостиницу он не собирался. А значит, ему было все равно, куда идти.

Черная книга сгорела. Сгорели воспоминания о годах лесной жизни. Но это ничего не значило — неукротимый дух Ланселота пробудился. Больше Хоакин не будет прежним.

— Хок. — Пятнышко света приблизилось, превратилось в сильфа с фонариком в руках. — Удачно я тебя нашел.

— Кто ты?

— Мое имя Гилтамас, если помнишь.

— Не помню. Мы встречались?

— Это неважно. Тебя ищут добрые люди. Они хотят тебе кое-что предложить.

— Добрые люди, говоришь? Веди. Посмотрим на этих добрых людей.

— Тогда готовься. Нам через Рыцарский мост.

— Бретеров я не боюсь.

— И прекрасно.