Убить Ланселота

Эрастофен размял похожие на бледных червей пальцы и принялся расстегивать шубу. Под беличьим мехом обнаружилась шитая серебром черная тога.

— С едой, я гляжу, у тебя плохо.

Истессо развел руками.

— Поиздержался. Караваны ходят редко. А два дня назад парочка заглянула. Влюбленные. Из дома убежали.

Альбинос кивнул:

— Понимаю. Дочки деспотичных баронов не задумываются о том, чтобы прихватить в дорогу жареную индейку. Зато в их багаже всегда есть лютня, недошитый гобелен и засушенная меж страниц тетрадки роза.

— Ничего. У меня бобы остались, могу сварить. А если останешься на пару деньков, то вернутся ребята. Понанесут всего чего, пир устроим. Хорошо будет!

— Спасибо. Но у меня своей еды навалом. С хорошим человеком чего не поделиться? Тиропитаки тебя устроят?

— Что-что?

— Анатолайские пирожки с сыром.

— Давай.

Зашуршал пергамент. На столе появилась баранья нога, запеченная с чесноком, кусочек сыра (вопросник маэстро Квоты спасовал бы перед ним), пирожки, лосось с фаршированными перцами.

Альбинос почесал в затылке:

— Если поискать, найдется немного анатолайского салата. Только куда я его дел? Эй, Маггара!

Чайник что-то неразборчиво пропел.

— Наверное, в кармане. — Эрастофен принялся выворачивать подкладку.

Вода в котелке закипела, и Хоакин достал с полки мешочек с заваркой.

— С чаем повремени, — попросил Эрастофен. — Вода нам еще понадобится. А то какое Грошдество без винишка?

— Хорошо. — Мешочек с чаем отправился обратно на полку. — Огня добавить?

— Пока не надо.

Эрастофен достал из-за пазухи табакерку, раскрыл и постучал ногтем по жестяной крышке. Из табакерки выглянула любопытная мордочка.

Огненная элементаль. Саламандра.

В университете Града Града Хоакин изучал Реальность Огня. На втором курсе или на третьем, сейчас уже трудно вспомнить. Это была одна из немногих лекций, которую он не прогулял. Рассказы о других реальностях ему нравились, наверное, потому, что в этой жилось не очень уютно… Но Хоакин скоро усвоил, что легче изменить существующий мир, чем найти другой, полностью удовлетворяющий его вкусам.

— Нравится? — спросил Эрастофен. — Инцери зовут.

— Нравится, — честно ответил Хоакин. И добавил: — Но ведь саламандры не покидают План Огня?

— Инцери особенная. Я бы сказал, что это передовая, прогрессивная саламандра. Надежда круга первоэлементов.

Ящерка что-то прострекотала и спряталась в табакерку.

— Стесняется. Ей недавно шестнадцать стукнуло. Шестнадцать веков то есть. Рекомендую. Любознательна, мила, непосредственна. Инцери! Инцери, выходи!

Чайник выдал переливчатую трель.

— Да, да, конечно, — согласился альбинос, — так и сделаю.

Он нацепил на нос очки и произнес заклятие:

Под колючим частоколом,
За горами, черным долом,
В белом — окна, в алом — двери,
Приготовлен красный терем.
Приготовлен красный терем —
Эй, огня, живей, Инцери!

С каждым словом речь его звучала громче и громче. Последнюю строчку он повторил еще раз:

Эй, огня, живей, Инцери!

Алый лепесток порхнул из его рук. Мелькнуло пылающее тельце элементали, и пламя в очаге расплылось маслянистыми клубами.

— Эй, эй! — замахал руками философ. — Хватит, Инцери. Довольно!

Огонь ревел, бился, закручиваясь сине-золотыми спиралями. Казалось, будто пламя состоит из одних лишь лап и хвоста крошечной элементали. Инцери металась, прыгала, выплясывала — отдыхала после долгого путешествия в табакерке.

В хижине стало жарко.

— Воду сюда, — приказал Эрастофен.

Хоакин протянул гостю котелок. Тот взял прямо за горячую дужку, поднес к очагу. Из пламени вылепилась любопытная мордочка, ткнулась в жестяной бок.

Вода забурлила.

— Славно, славно. — Философ понюхал воду и зажмурился. — Высший сорт. Что варить будем? Глинтвейн? Гранитром? Или тугрегский туфарак?

— Без экзотики. Так, чтобы Грошдество встретить.

— Я знаю тридцать четыре грошдественских рецепта. Но ты прав. Для начала надо что-то полегче.

Он достал маленький серебряный половник и протянул Хоакину:

— Мешай. Три раза посолонь, пять — против, крест-накрест и еще девять противосолонь.

— Посолонь — это куда?

Эрастофен показал. Хоакин принялся размешивать воду.

С каждым кругом она меняла цвет. Среди шоколадных волн раскручивались янтарные ликеровороты, вспыхивали брусничные искры, разливалась полынная зелень. Скрежет и постукивание серебра перешли в томное бурление. В воздухе расплылась свежая анисовая струя, повеяло гвоздикой.

Жидкость поволновалась, поволновалась и обрела благородный оттенок гранатового сока.

— Все. Готово.

— Дай попробовать.

Послышалось бульканье. Кадык философа заходил вверх-вниз, тонкая алая струйка скользнула по подбородку.

— Ах, славно! — Эрастофен вытер винные усы и поставил котелок на стол. — Углы сбиваешь. Помешивать плавней надо. А так — неплохо получилось.