Убить Ланселота

— Таков он, наш Корин. Зверь! Слова лишнего не скажет, все как молния: фырь! фырь! А уж в бою страшен!…

В последнем Хоакин сильно сомневался, но говорить об этом не стал. Они двинулись к поляне. Сквозь кусты пробивались неяркие отблески огня. Квота Квинта-Ля сидел возле костра, копаясь в сумке Хоакина. Заслышав шаги, он поднял взгляд:

— Маэстро Кроха, ага. Недурная экспозиция, смотри! — он потряс в воздухе сумкой. — Наш юный друг неплохо аранжирован. Сыр, ветчина, лук. Славный ансамбль, особенно ежели под пивко.

И протянул Хоакину кружку. Истессо сдул пену и сделал большой глоток. В голове мелькнула мысль: а стоило ли убегать из Града Града ради всего этого?

Можно утешать себя тем, что эти разбойники ненастоящие. Что истинные стрелки — они где-то в патруле. Или грабят виконтов на большой дороге. А эти так, для отвода глаз, для декорации. Но почему же они зовут Корина своим предводителем?

— Еще пива, парень? — Кроха потянулся к нему с кувшином.

— Нет, спасибо.

— Зря. Нашей, разбойничьей выделки пивушко.

— Тем более не надо.

Пиво сильно отдавало погребом. Оно вызывало в памяти мышей, гору промерзшей брюквы и моченные в бочке яблоки. Вполне возможно, что оно называлось «Старый душегуб» или «Почтенный волочильных дел мастер». Пивовары никогда не отличались буйной фантазией, когда дело касалось названий.

— А что, — неуверенно спросил Истессо, — остальные скоро подтянутся?

Менестрель и громила переглянулись.

— Остальные?

— Ну… другие разбойники.

— Кроха, — сказал Квинта-Ля, — загляни в корзину. Клянусь Эвтерпой, там что-то осталось со вчерашнего. Сапподжиатурь нам яичницу, а я пока объясню Хоакину суть дела.

Бородач недовольно подчинился. Ему хотелось посидеть у костра, вставить в разговор свои пару монеток, но ослушаться Алана было невозможно. Зашуршали ветви крушины, и Кроха исчез в темноте.

— А ты ведь прав, парень, — серьезно сказал Алан. — Вольница Деревуда переживает далеко не лучшие времена. Еще лет пять назад нас было несколько десятков. Куда все подевались? Кто-то умер от ран и болезней, кому-то опротивел разбой… Но в основном все разбежались из-за неверия.

Музыкант достал из кармана книжку в иссиня-черной обложке.

— Держи. Только осторожно: здесь плоды моих многолетних трудов. Насладись-ка.

Книга оказалась теплой и трепещущей, словно пойманный воробей. Под ревнивым взглядом Алана студент перелистнул страницу. Потом еще одну. Белиберда какая-то.

— Н-ну… — осторожно протянул он, чтобы не обидеть менестреля, — занятно, пожалуй.

Взгляд Алана сделался тревожным, как у кошки, чье потомство складывают в мешок и несут к реке.

— Занятно?! Ты сказал — занятно… Ладно. Простим профану, что не способен пикколо отличить от гобоя. Здесь, — Квинта-Ля веско похлопал по черной обложке, — заключен квинтэссенций передовой мысли нашего мира. Теория Вольного Застрельничества. Слушай!

И Квота Квинта-Ля начал свой рассказ.

Вольные стрелки, говорил он, существовали всегда. Всегда находились люди, склонные отнимать и делить, вместо того чтобы складывать и умножать. Разница между финансистами и разбойниками мала. Те и другие пользуются одинаковыми приемами: «Переложим дублон из одного кармана в другой, — говорят они, — посмотрим, что получится». Вот только экономисты перекладывают монеты из своего кармана, а разбойники — из чужого.

Но и у тех и у других денег почему-то прибавляется.

А раз так, то разбой привычен и понятен человеку. Под него только надо подвести научную базу. Что Алан и сделал.

— Я, — перелистал Алан книжку, — расписал базовую архетипику застрельничества. Создал календари, вычертил графики сезонной ограбляемости. Начать, пожалуй, следует с этого.

На странице чернела септаграмма. В углах ее можно было прочесть нижеследующее:

Капитан Деревуда

Идеален, романтичен, —
В общем, парень преотличный.
За него мы все горой,
Каждый скажет — вот герой.

Беглый Монах

Распутник он и пьяница, —
Народ к нему потянется.

Народный Менестрель

Он самобытен, он талант,
И всяк ему желает зла.
Его хлопками одобрим,
Духовный мир у ем внутри.

И так далее. Рядом с каждой надписью была нарисована картинка, изображающая героя стихотворения. Романтическая Подруга вышла пухлощекой и губастой. Для Пламенного Мстителя художник не пожалел черной краски, и мститель вышел похожим на сарацина.

— Ну как?

— Стишки подкачали, — честно отозвался Истессо. — И рифмы… того…

— Ну да, — насупился Алан. — Сейчас ты поведаешь мне, как сухим, безжалостным анализом убивать пламенные порывы вдохновения. Ну давай, давай. Ты ведь это хотел сказать?

Хоакин чуть отодвинулся. Психов он побаивался с детства.