У зла нет власти

Я шла по следу. Я готова была сразиться с самым могучим волшебником. Но не с Эдной же, подлой, несчастной и беспомощной! Вот она, ее треугольная монетка, лежит у меня на ладони, и Швея указывает на нее как на крупный узел, продолжение красной нити… Ну, пойду я искать этих фокусников, узнаю, кто подбросил Эдне монетку. Кто использовал ее исступленное, единственное в жизни желание – забыть Оберона?!

А в это время, скорее всего, Саранча уже штурмует Черный Замок. Сколько продержится Максимилиан? И что мне делать?

Я положила монетку вместе с цепочкой в тот самый нагрудный карман, где уже лежали два письма. Эдна монотонно всхлипывала в доме. Я подумала – и вошла.

– Эдна, прости за платье. Это не я. Это меч.

Она не поднимала головы, скулила, как побитая собака.

– Ты помнишь фокусников? Тех, что раздавали монетки? Можешь кого-то узнать? Как получилось, что именно эта досталась тебе?

– Я не знаю… Ничего не знаю. Оставь меня.

– Скажи правду хоть раз в жизни: зачем ты поменяла ребенка?

Она подняла голову. Лицо ее, красное, опухшее, потеряло последние следы красоты.

– Те, кто крадет младенцев, знают свое дело: король никогда не полюбил бы подменыша. Не испытал бы к нему настоящей отцовской привязанности. Я не хотела ни с кем делить его любовь.

– Ну ты и сволочь, – тихо сказала я.

– Да, – она подняла подбородок. – Я сволочь. Издевайся надо мной. Плюй в меня! Оскорбляй! Рви последнее платье! Убей меня и забросай дерьмом могилу! Не стесняйся! Я ведь сволочь!

Чтобы не ударить ее, я ушла.

Глава 14 Его темное величество

Я брела по улицам города, и люди расступались, провожая меня взглядами.

Я думала о том, что Оберон в самом деле не полюбил Александра как сына. Александр чувствовал это. Может быть, он вырос эгоистом потому, что всю жизнь, не зная правды, ощущал себя подменышем. А может, он чувствовал себя подменышем потому, что эгоист? Кто теперь докопается до правды?

И еще я думала о королеве. Которая заблудилась на изнанке, и теперь на ее надгробии лежит каменная Швея.

И еще я думала о себе. Что придется опять идти на изнанку, распутывать красную нитку, а пелена перед глазами будет незаметно уплотняться, и, может быть, во второй раз мне не удастся вырваться из этой пелены. И что нищий, которого я видела в таверне вот в этом самом городе, уже много лет живет во власти изнанки. И люди, которых я знаю, живут в ее власти, погружаясь все глубже. Они называют это «депрессией», или «разлитием желчи», или еще находят какие-то слова, но суть-то одинакова: они видят мир с изнанки и верят, что лицевой стороны у жизни вовсе нет.

И еще я думала, что за штука эта любовь, о которой все так много говорят, особенно на день святого Валентина. И что за человек Эдна, если в ее исполнении даже любовь оказывается орудием пытки.

Очнулась я в предместье – около дома ваятеля.

* * *

Девочка Улейка сидела в углу двора, надув губы. Уши у нее были подозрительно красные – похоже, их недавно кто-то трепал.

– Да, – буркнула она в ответ на мой вопрос. – Их разбрасывают фокусники на ярмарках. Да, желание только одно. Нет, на них ничего нельзя купить. Да, желания исполняются! – Привычная болтовня, похоже, развеяла ее плохое настроение. – Я загадала шоколад, а получила сахар на палочке, но лучше, чем ничего. А длинная Пифа на прошлой неделе загадала жениха, и вот – уже свадьбу назначили!

Треугольную монетку я не дала ей в руки – сама не знаю почему. Улейка разглядывала ее, лежащую у меня на ладони.

– Нет, таких не видела. Вот так красивая! Подари, а? Или хочешь, поменяемся на что-нибудь?

Тут из дома вышел ее отец, и Улейка, опять надувшись, отступила на задний двор, за поленницы, в крапиву.

Ваятель тщательно вытирал руки чистой тряпицей:

– Что же, маг дороги? Ты видела ведьму?

– Да.

– Она созналась?

– Не совсем. Она… Скажите – а фокусники в городе свои? Где их можно найти?

– Обыкновенно-то свои, – он бросил тряпицу сушиться на плетень у палисадника. – Сын скобаря, сын бондаря да девица одна приблудная – сколотили труппу, собирают с народа денежки за всякие шуточки, фокусы, неприличные трюки… А как ярмарок нет, работают подмастерьями у отцов, да. Девица в корчме прислуживает.

Он помолчал, раздумывая. Я надеялась, что он еще что-то скажет, – и надежда моя сбылась.

– А в позапрошлый раз приезжали чужие. Наших погнали, вроде даже глаз подбили бондареву сыну. Трюки у них никчемушные… зато монеток раскидали много.

– Кто такие?

– Я откуда знаю? У меня сделка была на ярмарке с одним купцом, насчет поставок мрамора. Вот и увидел их, век бы не видать. Два мужичка, рожи чисто разбойничьи, и с ними бабища толстенная, как шар.

– Бабища?!

– Вот такая сдобная толстуха, – ваятель развел большими руками. – Я к ней присматривался… Знаешь, я лица схватываю в момент, работа такая. А тут… Будто туман. Не запоминается лицо, и все. Отведешь взгляд, и мерещится какая-то ерунда, глаза как дырки, рот как трещина. А снова посмотришь – вроде ничего себе тетка, обыкновенное лицо.

– И она-то разбрасывала монетки желаний, – сказала я шепотом.