У роз нет запаха и вкуса

Внезапно в комнату заглядывает молоденькая служаночка, та самая, что как-то так весело щебетала с Самсуром. Новенькая, возможно, её привлёк шум… Она ещё не знала, что, работая в Койнохолле, нужно быть слепой и глухой. Я едва успеваю завернуться в одеяло, глаза девушки слегка округляются, и неожиданно она делает шаг вперёд, а дверь за ней захлопывается сама собой. Девчонка недоумённо, растерянно, несколько заторможенно переводит взгляд на Мортона, я тоже, с ужасом понимая, предвидя, что сейчас произойдёт и какое наказание он мне придумал. Нетрудно представить, как она будет кричать, когда муж повалит её на кровать, убедившись, что я смотрю — даже если для этого понадобится мне веки приколоть иголками. Как бы то ни было, но девочка выглядит такой юной, невинной и перепуганной, что я зову:

— Мортон…

Первый раз, кажется, я обращаюсь к нему по имени не на людях. Голос звучит хрипло, отнюдь не от желания или страсти, а из-за недавнего удушья.

— Мортон, я так скучала…

Девушка переводит взгляд на меня. Наверное, ей лет восемнадцать или около того, совсем как я, когда попала в проклятую яму Койнохолла. У неё светлые волосы и по-детски круглые щёки, голубые глаза чуть навыкате… А мне уже и терять-то нечего.

— Мортон! — добавляю в голос нетерпеливо-капризных ноток. — Выгони её и иди ко мне! Я скучала, так ждала тебя!

Он колеблется, а я судорожно думаю, потому что неверно сказанное слово способно склонить чашу весов не в пользу этого голубоглазого ребёнка.

— Мортон, если ты положил глаз на эту простушку, я тебя убью.

Нет, не то, не то, неубедительно, слабо!

— У меня проснулась магия, — говорю я, облизывая губы. Мортон поворачивается к служанке и равнодушно говорит:

— Пошла вон.

Девушка быстро, спиной вперёд, выходит, точнее, выкатывается колобком из комнаты, вряд ли понимая, какой участи только что избежала.

Я смотрю ей вслед почти с сожалением.

— Если ты врёшь, то…

— То что? — вскидываю я голову. — Убьёшь меня?

— Проверим, — говорит он отрывисто, и я не понимаю, при чём тут это вообще, но знаю одно — я соврала ему, и последствия будут ужасны. Однако Мортон как будто забыл о Вильеме, и это не может не радовать. Муж выходит, а я остаюсь сидеть на кровати, голая, разглядывая сброшенную горкой тонкую ночную сорочку.

Возвращается он быстро, швыряет прямо на мою постель горсть свежей сырой земли, часть крошек попадает на мои колени. Стоит, по-прежнему одетый — ждёт. А я молюсь, чтобы больше никто не вошёл, никто не попался Мортону под руку. Безнадёжно смотрю на земляные крошки — конечно, всё это ложь, магия не проснулась, не проявилась, и я ничего не могу с ними сделать. Я бесплодна во всех отношениях, пусть и не по своей вине. Дар сам по себе — это семя, которое прорастает в трети случаев, если старательно учиться, если посвятить этому время и силы…

— Ну, — бросает Мортон, и я прикрываю глаза, ожидая удара руки или магии.

Ненавижу!

Ненавижу за всю ту боль, которую он мне причинил, за одиночество, от которого моё тело и душа словно одеревенели, за то, что я сижу тут, как в тюрьме, за то, что у меня не было и нет выбора!

Ненавижу! Набить бы ему рот этой землёй, чтобы он задыхался так, как я! Чтобы он больше не смел раскрывать свой болтливый рот, не смел оскорблять меня, никогда больше…

— Ясно, — вдруг отрывисто и сухо говорит Мортон. — Одевайся. Я буду ждать тебя к обеду.

Я открываю глаза, когда дверь захлопывается. В комнате никого нет, земля по прежнему разбросана по кровати… Да нет, не только по кровати — по полу почему-то тоже. Поднимаюсь, одеваюсь, по дороге в столовую говорю горничной, чтобы прибрала комнату.

Эта горничная давно работает в Койнохолле, и никаких вопросов или удивления у неё не возникает.

Несколько дней Койнохолл живёт спокойно. Мортон не приходит в мою спальню, никуда меня не тащит, а мы с Вильемом не пересекаемся.

Но это не означает, что я не думаю о нём.

Думаю ежедневно. Еженощно. Трогаю себя, провожу руками по напряжённо-ноющим соскам, твердеющим от прикосновений, потираю складочки между ног, сжимаю бёдра, вспоминая нашу короткую жаркую близость — но всё это не то, и даёт только минутное облегчение. Наша связь с Вильемом не принесёт нам ничего, кроме проблем — я это прекрасно понимаю. Пытаюсь убедить себя, что он мне не нужен, что я ему не нужна — последнее легче лёгкого.

* * *

Безделие в сочетании с тягостными мыслями — ужасное сочетание, и ранним утром я отправилась в библиотеку — попробую поискать что-нибудь о самостоятельном развитии дара или о магии земли. Мортон вставал поздно, и я шла, не ожидая от судьбы подвоха.

Но подвох, конечно же, случился.

— Доброе утро, леди Койно.

— Бессонница? — выдавила я, не оборачиваясь к подошедшему со спины Вильему, но чувствуя, как предательская горячая волна проходит по телу от кончиков пальцев ног до нижних рёбер.

— Всегда рано встаю. Я же вам говорил, что жил при монастыре. Там нас будил колокол перед рассветом… Было невозможно остаться в постели, даже в раннем детстве. Решили почитать с утра пораньше?

— Да.

Слова не желали произносится, тело не слушалось, сердце колотилось вовсю.