Таким образом мы, то есть вся команда трехмачтового судна «Минотавр», невероятно жарким майским днем, находясь посреди примечательных своим коварством вод Тихого океана примерно в тысяче восьмистах милях от Австралии, повстречалась со шхуной «Синяя гора» из Сиднея, выполнявшей на наших глазах какие-то нелепые маневры.
Мы окликали их, орали в рупор громкоговорителя, поднимали на мачте сигнальные флажки и, в конце концов, даже выпалили из сигнальной пушки, сопроводив пальбу ракетами, но на палубу шхуны так никто и не поднялся.
Мы едва не побили Тонгу, заявившего, что на странной шхуне появился «дювель-дювель»[50], что вызвало крики ужаса у туземцев, которых хватало в составе нашей команды.
— Нет, — задумчиво сказал капитан, — просто вся команда шхуны свалилась от чумы. Сейчас они лежат в кубрике с головами, набитыми смятой бумагой и тупо смотрят в пространство… Ты не хочешь сплавать к ним, Мандерсон?
— Конечно, не хочу, — ответил я. — Нет ничего легче, как подхватить там чуму. Нет, я не поплыву к ним.
— Хорошо, — спокойно согласился капитан. — Тогда я приказываю тебе отправиться туда. Возьми с собой Тонгу и еще двух канаков. Не забудь и свой маузер, — ухмыльнулся он. — Это самое надежное средство против любой болезни.
Когда я через пять минут вернулся на судно, я сразу же засунул пылающую голову под струю воды из медного насоса на палубе. Вид у меня был такой, как потом сказал капитан, что он немедленно влил мне в глотку хорошую дозу своего лучшего виски, и только после этого потребовал, чтобы я доложил о том, что увидел на австралийской шхуне.
— Вы читали Шекспира, капитан? — спросил я.
— Разумеется, — нетерпеливо бросил он. — Но какое это имеет отношение к австралийцу?
— Шекспир где-то сказал, что есть многое на земле и небе…
— Я знаю, Мандерон!
— Так вот, именно это происходит сейчас с той шхуной, которая крутится, словно волчок. Я переложил по ветру фок и малую бизань; теперь она идет в кильватере за нами… Я ничего не понимаю! Что я увидел на борту? Ни одной души! Вы слышите, капитан? Ни од-ной ду-ши! На борту все было в порядке, как на прогулочной яхте. Трюм, под завязку набитый копрой, две ялика на шлюпбалке, и никаких признаков жизни!
Тонга и оба канака стояли возле штурвала и рыдали. Они твердили, что в этой истории замешан морской дьявол, и что всем нам придется умереть.
— Аты нашел бортовой журнал, Мандерсон?
— Конечно. Он лежал открытым на складном столике в большой кабине, с ним все в порядке. Капитана шхуны звали Якобс, он хорошо знал свое дело. Он давно работал на «Тасманийскую компанию». Но на последней странице журнала есть странная запись, сделанная не капитаном… Вот, смотрите.
И я протянул бортжурнал капитану Дассенду.
Журнал вели регулярно. В нем отмечались остановки у островов Гамбьер, у Помоату, на Соломоновых островах
и на Подветренных островах. Спокойное плавание через весь Тихий океан. В журнале также отмечались высота солнца, встречные корабли… И потом он внезапно оборвался, примерно дней десять назад, закончившись несколькими корявыми строчками:
Все это очень странно, Мандерсон, — сказал капитан. — Но ты сказал, что трюмы шхуны забиты копрой. Отсюда до Сиднея две тысячи миль, и я, разумеется, не могу повернуть судно и плыть туда. Но я могу какое-то время обходиться без моего главного рулевого и трех или четырех канаков, которые смогут довести шхуну «Синяя гора» до Австралии.
Как, — закричал я, — вы хотите отправить меня на эту плавучую неизвестность? Об этом не может быть и речи, слышите!
Постойте, постойте… — Капитан явно старался успокоить меня. — Речь идет, прежде всего, о третьей части стоимости судна и груза, которая выплачивается в виде приза команде, спасшей судно. Ты же сам сказал, что его трюмы забиты копрой, а сама шхуна, как я вижу, совсем недавно сошла со стапелей.
Да, конечно… Но как я справлюсь с судном, имея команду из нескольких канаков, больше похожих не девушек, чем на мужчин? Они станут плакать и завывать от страха, пока не свихнутся, или не загонят себя в могилу…