У Южного полюса

Появление льдов вызвало на борту оживление. Туман,

однако, стал очень густым, и видимость ухудшилась до предела.

Барометр упал, и мы медлили вступать в полосу льдов. Имело

смысл дождаться благоприятного момента—тихой погоды и

отсутствия волнения на море.

Кромка льда имела приблизительно два фута в толщину;

в полыньях была видна масса рачков. Вода казалась от них

совсем красной. В ту ночь никто не спал. Перед лицом первых

истинных трудностей у всех пропал сон. Один из моих

спутников записал в своем дневнике: «Ей-ей, мы теперь попали в

новый мир».

31 декабря на 62° южной широты и 159р25' восточной долготы

мы благополучно вошли в паковый лед. Глухие удары ледяных

глыб о крепкий нос «Южного Креста» можно было слышать и

ощущать даже в машинном отделении.

Мы только начали углубляться в пак, как заметили белого

тюленя (Lobodon carcinopaga), но не успели взять в руки оружие,

как он исчез.

Позднее препаратор Гансон обнаружил на льду другого

тюленя. Выяснилось, что это тоже белый тюлень, который спокойно

разлегся и спал. Ход судна затормозили, Гансон спустился на

лед, чтобы застрелить тюленя.

Гансон следующим образом описывает это в дневнике:

«Я быстро вскинул ружье и спустил курок, но выстрела не

последовало. Поскольку тюлень задвигался, я отбросил ружье

и поспешил к животному с острогой. Тюлень хотел удрать, но

в этот момент я нанес ему удар острогой. Удар возымел слабое

действие. Тюлень, понявший, что имеет дело с врагом, в

следующее же мгновение обрушился на меня всей тяжестью; избежать

этого нападения мне не удалось, так как я увяз в рыхлом снегу

по колени. Тюлень пытался вцепиться в меня своими зубами,

но это ему не удавалось, так как острога засела своим зубцом

у него во лбу, и я не выпускал ее из рук. Тем временем подоспел

один из матросов и помог мне убить зверя».

В дальнейшем мы обнаружили в различных пунктах еще

много тюленей. Гансон, Берначчи и Колбек убили, между

прочим, одного морского леопарда 10 футов 6 дюймов в длину,

спавшего на ледяной глыбе на расстоянии полумили от судна.

Все антарктические тюлени были как ручные и не обнаруживали

страха, пока мы на них не нападали. Они были полны

доверчивости к нам—они ничего не знали до этих пор о кровожадности

цивилизации! Больно бывает на душе, когда убиваешь тюленя,

особенно, когда при этом приходится пользоваться ножом.

Если стреляешь из ружья и попадаешь прямо в голову или

в сердце, то они быстро умирают; если же ударяешь ножом и не

попадаешь сразу прямо в сердце, то тюлень приподнимается

на ластах и смотрит на тебя величественно и укоризненно своими

большими, темными и влажными глазами; кровь его брызжет

в это время на чистый белый снег, и картина создается

удручающая.

В канун Нового года, когда часы стали бить двенадцать, мы

палили из пушек, стараясь произвести как можно больше шуму.

В этом нам усердно помогали собаки. Затем мы распили в каюте

по стакану грога и вспомнили наших друзей и знакомых в

далекой Европе.

В эту ночь стояла исключительно ясная, чудесная погода.

Полуночное солнце освещало необозримые белые равнины, в его

лучах вблизи судна розовели два айсберга.

Первый день Нового года сулил много хорошего. Впереди

была незамерзшая вода, и на протяжении нескольких часов нам

удавалось продвигаться к югу. Однако к середине дня льдины

стали все больше сплачиваться. Прошло еще немного времени,

и судно застряло во льдах.

Во второй половине дня мы пустили всех наших собак

пробежаться для моциона по льду. Одновременно с этим

большинство научных сотрудников и членов команды сделало лыжную

вылазку. Я тоже стал на лыжи и, перепрыгивая через полынью,

устроил себе ненароком холодную ванну. Отчасти были в этом

повинны яркие солнечные блики на белом снегу, отчасти мое

неумение правильно рассчитать расстояние между двумя

льдинами.

Я разбежался и прыгнул, понадеявшись на свои длинные лыжи,

не обратив внимания на то, что край льдины на другой стороне

полыньи значительно выше льдины, с которой я прыгал. К тому же

за время долгого морского пути мои лыжи отсырели и частично

потеряли эластичность. В результате они уткнулись снаружи

в край льдины, и я оказался в воде. Своими остриями обе лыжи

вонзились в лед и образовали как бы маленький мостик через

полынью, на котором я и повис.

Теперь все дело было в том, чтобы держать голову над водой,

пока удастся привлечь чье-либо внимание. Лыжи были так

хорошо закреплены на ногах, что мне в том положении, в каком

я оказался, не удавалось развязать ремешки, и я напрягал все

силы, чтобы держать голову над водой. К счастью, меня заметил

Фоугнер и буквально в последнюю минуту вытащил из воды.

2 января мы все еще не сдвинулись с места. Лед тесно

сомкнулся вокруг нас, и из «вороньего гнезда» ничего

обнадеживающего нельзя было узреть. Бесконечное ледяное поле

простиралось насколько хватал глаз. Во второй половине дня Берначчи

попытался, расположившись на льду, определить угол

наклонения магнитной стрелки. Эта операция была связана с

большими трудностями, поскольку, как выяснилось, ледовое поле

находилось в непрерывном, хотя и слабом движении.

Берначчи определил угол наклонения в 83°18'. Мы