У бирешей

С двумя полотенцами, перекинутыми на руку, вбежала в комнату тетушка.

«Уксус», — подумал я. Втянул в себя запах компресса. Но было уже поздно.

«Вон!» — крикнул Люмьер.

«Уксусу», — сказал я.

«Сейчас пройдет», — сказал крестный и взял меня за руку.

«Сейчас», — повторил я.

«Успокойся», — сказала тетушка.

«Да», — сказал я.

«Ты уже уходишь?» — спросила тетушка у крестного.

«Нет еще», — тихо отвечал Люмьер.

«Не соглашается?»

«Думаю, согласится».

«Ты согласен?» — спросила тетушка.

«Сейчас», — сказал я.

«Кого ты выбираешь?» — спросил Люмьер.

«Рака», — сказал я.

«Теперь лучше?» — спросила тетушка.

«Сейчас», — повторил я.

«Тогда я пойду», — сказал крестный и направился к двери.

«Зачем вы все это со мной делаете?» — спросил я.

«Успокойся», — сказала тетушка.

«Ты и в самом деле не понимаешь?» — спросил Люмьер.

Я покачал головой.

«Им необходимо знать, кто ты», — сказала тетушка.

«Я Мал-помалу, — жалобно простонал я. — Я — Мал-помалу».

«Теперь поспи», — сказала тетушка.

«Сейчас», — сказал я и уснул.

Глава пятая

ВТОРОЙ ВЫЕЗД

Следующие сутки я провел в постели, но через день уже отправился в магазин Инги — сортировать почту, накопившуюся за время моей болезни.

Как и предрекал Люмьер, маленькая каморка была почти доверху заполнена почтовыми мешками; незанятым оставался только верстак и мое рабочее место перед ним, так что хотя бы тут я мог передвигаться без помех. В тисках верстака была по-прежнему зажата наполовину обточенная персиковая косточка — Инга к ней, по-видимому, за все это время даже не притрагивался, и за месяц с лишним в бороздках на скорлупе скопилась пыль. Мне пришлось отвалить в сторону несколько тяжелых мешков, чтобы добраться до крючка, на котором висела свежевыстиранная форменная фуражка. Должно быть, это тетушка ее сюда принесла. Я не испытывал ни малейшего желания видеть еще не оконченное лицо моего дядюшки, а потому, вывалив содержимое первого мешка с почтой, сложил его вдвое и набросил на тиски. Потом принялся сортировать присланную кучу рекламных проспектов.

В первой половине дня в каморку несколько раз заглядывал Инга, вероятно, чтобы проверить, как продвигается моя работа. Он заметил, что я прикрыл произведение его резца, но ничего не сказал. Он со мною почти не разговаривал — наверное, от смущения.

Вторую половину дня я провел один. Инга уже около полудня закрыл магазин и распрощался, сказав, что хочет немного поиграть на бильярде. Я был только рад, что он оставил меня в одиночестве. Я все еще чувствовал себя крайне слабым и вскоре после того, как он ушел, прилег на мешки с почтой, чтобы немного поспать. Было около пяти, когда я проснулся от поскуливания Репы, лежавшей под дверью.

Поздно ночью — на улице давно стемнело — я наконец-то управился с работой. Почтовые отправления, предназначавшиеся для каждого дома, я рассортировал по стопкам, а сверху опять разложил рекламные буклеты Инги. На них теперь красовался другой слоган: «Хорошая новость — у Инги лучший овощ!»

Я запер дверь магазина и вместе с собакой отправился домой. Инга еще не возвращался, поэтому я решил заглянуть в трактир и, если не встречу его самого, оставить ключ у трактирщика. Инга был там. Когда я вошел, он коротко обернулся и сделал мне знак рукой, чтобы я подождал, пока он закончит игру. Кроме него, гостей в трактире уже не было, а хозяин в своем цветастом халате сидел за столиком в нише, закинув руку на высокую обитую спинку сиденья, похоже, только того и ждал, чтобы Инга ушел. Глаза его были закрыты, и, если бы он не повернул лениво голову, когда я входил, я готов был бы поклясться, что он спит глубоким сном.

Когда Инга наконец дал промах, он прислонил кий к стене, хлопнул в ладоши и взял протянутый мною ключ.

«Запиши за мной еду и выпивку!» — сказал он хозяину, который, услышав хлопок, встрепенулся от полудремы и, словно его уличили в чем-то дурном, спешно протер два или три стола. Потом принес из-за стойки большой чехол и набросил его на бильярдный стол. Ткань на мгновение задержалась в воздухе, как будто ее поддерживали клубы дыма от Ингиных сигар, надулась пузырем, а затем плавно опустилась на зеленое поле. Инга помог хозяину расправить ткань. Цепляя продернутые по краю резинки за углы стола, он спросил меня: «Ну что, справился?»

Я кивнул.

«Кто-нибудь меня спрашивал?» — спросил он опять, выпрямляясь. Я помотал головой. «Тогда до завтра!» — на прощание крикнул он хозяину.

Мы вместе вышли на улицу. Инга молча протянул мне руку, настолько худую, что можно было различить прикосновение отдельных жил. «Мне пора спать», — произнес он извиняющимся тоном и достал связку ключей, чтобы прицепить на место тот, который я ему вернул. Я пожелал ему доброй ночи, но он меня уже не слышал. Дверь закрылась, ключ повернулся в замке — звук был такой, будто кто-то скрипит зубами во сне.